[673] Поскольку я не могу вдаваться здесь в принципиальные различия между двумя этими школами, упомяну лишь следующее: венская школа придерживается исключительно сексуалистической точки зрения, в то время как цюрихская школа символистична. Венская школа интерпретирует психологический символ семиотически, как знак или признак определенных примитивных психосексуальных процессов. Метод ее аналитический и каузальный. Цюрихская школа признает научную возможность такого взгляда, но отрицает его исключительную значимость, поскольку интерпретирует психологический символ не только семиотически, но и символически, то есть приписывает ему положительную ценность.

[674] Ценность символа зависит не только от исторических причин; помимо этого, он имеет значение для настоящего и будущего в их психологическом аспекте. Для цюрихской школы символ – это не просто признак чего-то вытесненного и скрытого; это попытка постичь и указать путь к дальнейшему психологическому развитию личности. Таким образом, мы дополняем ретроспективную ценность символа проспективным значением.

[675] Следовательно, метод цюрихской школы не только аналитический и каузальный, но и синтетический и проспективный: эта школа признает, что человеческий разум характеризуется как fines (целями), так и causae (причинами). Данное обстоятельство следует подчеркнуть особо, ибо существует два типа психологии: один из них следует принципу гедонизма, другой – принципу власти. Философский аналог первого типа – это научный материализм, второго – философия Ницше. Принцип фрейдистской теории – это гедонизм, в то время как теория Адлера (одного из первых учеников Фрейда) основана на принципе власти.

[676] Цюрихская школа, признавая существование обоих типов (на которые указывал и ныне покойный профессор Уильям Джеймс), считает взгляды Фрейда и Адлера однобокими и достоверными лишь в пределах соответствующего им типа. Оба принципа существуют в каждом человеке, хотя и не в равном соотношении.

[677] Таким образом, очевидно, что каждому психологическому символу присущи два аспекта. Стало быть, его необходимо толковать в соответствии с обоими принципами. Фрейд и Адлер дают аналитическую и каузальную интерпретацию, сводя все к инфантильному и примитивному. Так, Фрейд понимает «цель» как осуществление желания, а Адлер – как узурпацию власти. В своей практической аналитической работе оба занимают позицию, позволяющую выявить только инфантильные и грубо эгоистические цели.

[678] Цюрихская школа убеждена, что в пределах болезненной психической установки психология пациента соответствует описаниям Фрейда и Адлера. В самом деле, именно из-за такой невозможной и детской психологии индивид и находится в состоянии внутренней диссоциации и, следовательно, невротичен. Однако цюрихская школа сводит психологический символ (фантазийные продукты пациента) к фундаментальному инфантильному гедонизму или инфантильному желанию власти. Фрейд и Адлер довольствуются результатом простой редукции, которая согласуется с их научным биологизмом и натурализмом.

[679] В свете вышеизложенного возникает важный вопрос. Может ли человек повиноваться основным и примитивным импульсам своей природы, не нанося серьезного вреда себе или своим ближним? В силу определенных, весьма строгих ограничений, он не может удовлетворять ни свое сексуальное желание, ни свое стремление к власти безгранично. Цюрихская школа не упускает из виду конечный результат анализа и рассматривает основные мысли и импульсы бессознательного как символы, указывающие направление будущего развития. Мы должны, однако, признать, что подобный взгляд научно необоснован: наша современная наука всецело основана на каузальности. Но каузальность – это только один из принципов. Психология не может быть исчерпана только каузальными методами, ибо разум живет также и целями. Помимо этого спорного философского довода, у нас есть еще один, гораздо более ценный аргумент, говорящий в пользу нашей гипотезы, а именно – жизненная необходимость. Невозможно жить согласно порывам инфантильного гедонизма или инфантильного стремления к власти. И то и другое следует понимать символически. Из символического приложения инфантильных тенденций развивается установка, которую можно назвать философской или религиозной: оба термина достаточно хорошо описывают траекторию дальнейшего развития индивида. Индивид есть не просто фиксированный и неизменный комплекс психологических фактов; он – чрезвычайно вариабельное единство. Исключительное сведение к причинам лишь подкрепляет примитивные тенденции личности; это полезно только тогда, когда последние уравновешиваются признанием их символической ценности. Анализ и редукция ведут к каузальной истине; само по себе это никак не поддерживает нас в жизни и лишь вызывает смирение и безнадежность. С другой стороны, признание внутренней ценности символа ведет к созидательной истине и помогает жить; оно вселяет надежду и расширяет возможности будущего развития.

[680] В истории цивилизации функциональное значение символа проступает со всей ясностью. На протяжении тысячелетий религиозный символ был самым действенным средством нравственного воспитания человечества. Только предубежденный разум дерзнет отрицать столь очевидный факт. Конкретные ценности не могут заменить символ; лишь новые и более эффективные символы способны вытеснить устаревшие символы, утратившие свою действенность в результате прогресса в сфере интеллектуального анализа и понимания. Дальнейшее развитие индивида может быть достигнуто только посредством символов, которые представляют нечто, намного опережающее его самого, и которые в своем интеллектуальном значении пока постигнуты не до конца. Такие символы порождает индивидуальное бессознательное. Их ценность для нравственного развития личности невозможно переоценить.

[681] Человеку свойственно придерживаться тех или иных философских и религиозных взглядов относительно смысла мира и своей собственной жизни. Впрочем, есть люди, которые гордятся отсутствием определенной позиции по этому вопросу. Такие люди – исключения из остального человечества; они лишены важной функции, абсолютно необходимой для человеческой психики.

[682] В таких случаях вместо современного символизма мы находим в бессознательном устаревшее, архаичное ви́дение мира и жизни. Если важная психологическая функция не представлена в сфере сознания, то она существует в бессознательном в форме архаического или эмбрионального прототипа.

[683] Это краткое résumé может дать читателю представление о том, чего он, возможно, не найдет в этом сборнике. Очерки – это своего рода остановки, станции на пути к более общим взглядам, изложенным выше.

Д-р Юнг,

Кюснахт / Цюрих, январь 1916 г.