– А давай уедем? Только ты и я? – предложил я, поняв, что мы пропустили рейс. Таина истерика всё не прекращалась, и в попытке ее успокоить я совершенно забыл про самолет.

– Уедем? – шмыгнула она носом, поднимая голову с моей груди и встречаясь со мной взглядом. – Куда?

– А хоть куда! Деньги у нас есть, потратим мою копилку на отдых. Рванем в Турцию? Ты же давно хотела.

– Нам всё равно придется ехать в Москву, заграничные паспорта в квартире…

– А вот и нет! – усмехнулся я. – Я поэтому и предлагаю лететь! – радуясь, что отвлек ее, улыбнулся я, вытирая мокрые от слез глаза. – Не знаю как, но наши паспорта с медицинской страховкой и другими документами оказались в моем рюкзаке. Должно быть, я так и таскал их с собой. И деньги на карте, так что мы можем сбежать от всего на недельку.

– А родители? – вновь заплакала она, разбивая мне сердце. Нижняя губка трогательно задрожала, а крупные слезы покатились из глаз.

– Мы поговорим, когда ты остынешь. Вернемся и разберемся со всем. Не плачь, пожалуйста, ты разрываешь мне сердце! – сцеловал я ее слезы.

– Не могу остановиться. Мне трудно принять это. Вся моя жизнь – ложь!

– Нет, не ложь! Любовь твоей мамы не ложь, а это самое главное! Разве так уж важно, кто тебя родил? Разве забота, ласка, воспитание не перекрывают всё это? Нет! Не плачь! – строго велел ей я, видя, что мои слова снова разбередили ее рану. Сам я понятия не имел, как бы чувствовал себя, узнай, что один из моих родителей не мой…

– Бери билеты, Лёв. Давай сбежим! Я больше не буду плакать, – вытерла она зло слезы.

– Вот это моя девочка! – улыбнулся я, накрывая ее мягкие после слез губы.

Тая

– Поверили? – спросила я опасливо, когда Лёва нажал кнопку отбоя, позвонив нашим родителям и сообщив им, что мы «долетели» до дома. Лично я даже думать пока не хотела, чтобы заговорить с кем-то из них.

– Угу, – кисло поморщился он, – пришлось быть убедительным.

– Никто не поверит, что ты можешь обманывать, а я бы сразу спалилась, да я и не могу пока… звонить им… – сбивчиво проговорила я, со вздохом сдерживая слезы. Плакать я себе просто-напросто запретила, и так уже глаза болели.

– Успокойся, не звони, это и не нужно, мы только что с ними виделись, они не будут требовать звонков ежедневно, ты отдыхай, отвлекайся. Всё будет хорошо.

– Я знаю, Лёва, – снова вздохнула я, благодарная за его поддержку, – я не могу перечеркнуть всю свою жизнь из-за того, что узнала. Ты прав, родители никогда не давали мне почувствовать, что я неродная. В этом плане ничего не изменилось. А с остальным мы разберемся.

– Конечно, я даже не сомневаюсь. Зато ты совершенно забыла о страхе полета, – подмигнул он мне, переплетая наши руки в автобусе, следующем от аэропорта до центра Стамбула, где мы собирались снять отель. – Не слышал твоего нытья ни разу за полет, и мои руки без синяков.

– Ах ты! – улыбнулась я впервые с той минуты, как узнала правду о своем рождении, которая каждый раз, как только я про нее думала, отзывалась уколом в сердце. – Лёв, – вновь забеспокоилась я, глядя в окно на экзотические растения, людей в разноцветной одежде и белые дома, – а нам точно хватит денег? Ты знаешь, сколько что стоит? Вдруг не будет уже номеров?

– Булочка, не кипишуй, я всё давно узнал, гугл – великая вещь. Я точно знаю, куда мы едем, – обнял он меня, притягивая к себе.