После ухода делегации во главе с Марьяшей Орлов еще долго лежал на диване в своем кабинете. Он даже задремал ненадолго, но потом проснулся и никак не мог заставить себя подняться с дивана. Все думал о том, как же Графиня могла столько лет хранить тайну своего раннего материнства.
«Конечно, у каждого есть свой скелет в шкафу, — размышлял он, — я ведь тоже всю жизнь скрывал свое плебейское происхождение. Но скрывать от любящего мужа то, что у тебя есть сын, который живет в далекой стране, возможно, в тяжелых условиях… Нет, не могу в это поверить. Графиня, конечно, никогда не была паинькой. Но ведь после своей смерти она решила восстановить справедливость по отношению к своим незаконнорожденным наследникам, и ничего лучшего, как повесить все это на плечи своей внучки, не придумала. А я теперь расхлебывай. Я — одинокий волк, у меня нет никаких родственников, к счастью, надеюсь. Быть привязанным к кому бы то ни было родственными узами для меня слишком обременительно. Но у меня есть друг Анри, его гениальный сын Фабио, которого я втянул в грязный бизнес, с чего теперь и кормлюсь. А ведь мог и по-другому с ним поступить, устроить парню встречу с каким-нибудь известным профессором, определить его на учебу… Поэтому я должен отстоять их право на нормальное существование, отбить у Марьяшиных новоявленных родственников всякую охоту на владение „Пристанищем Мавра“.
Орлов понимал, что борьба это будет нелегкой. Порецкий — новый бойфренд Марьяши, в принципе, очень далее симпатичный парень, толковый, судя по всему — Гуляева раскусил в два счета. Но он бросил Орлову перчатку, и тот от дуэли отказываться не намерен.
Намечалась дуэль интеллектов. Алексея Алексеевича это не страшило. Он почему-то был уверен, что сможет выторговать у Марьяши «Пристанище Мавра», а ничего другого ему и не надо было. Интересы Полины с ее ненавистным Абду он отстаивать не собирался. Григорий и мальчишка-инвалид тоже имеют право на нормальную жизнь, Орлов ведь не против, ну им и так хватит Графинькиных денег на безбедное существование, пусть только оставят в покое имение в Вогезах.
Алексей Алексеевич думал, что при следующей встрече он обязательно предъявит Порецкому свои условия. Укажет, прежде всего, на слабые стороны в их претензиях на наследство: во-первых, доказать родство Графини и Екшинцевых проблематично, так как ее уже нет в живых, во-вторых, переписывала наследство она, будучи в состоянии дремучей слабости ума, и Орлов, как ее ближайший помощник, может это подтвердить на суде. Суду можно будет также предъявить интерес Порецкого к наследству графини Порошиной и, соответственно, наследству Марьяши. Убедить коллег в том, что Порецкий все это придумал и смоделировал ситуацию еще в первый приезд Марьяши в Россию, тоже не составит труда. Красноречие Орлова всегда действовало на судей безотказно…
В общем, больших трудностей в этом деле Орлов для себя не видел. Его все больше заботило собственное здоровье, и эта слабость во всем теле. Надо срочно найти Лорана…
На встречу с Отто Марьяша с Мишей немного опоздали. А что поделать, вечная беда всех мегаполисов — пробки. К тому же и погода разгулялась не на шутку — на дорогах от мокрого снега были такие заносы, что муниципальные службы с ними просто не справлялись. «Прямо как в родном Питере», — подумал Миша и предложил Марьяше дойти до ресторана пешком.
Когда официант провел опоздавших и немного взъерошенных молодых людей в отдельный кабинет, где их поджидал импозантный мужчина, Марьяша едва ли не вскрикнула от удивления:
— Ой, а я, кажется, вас знаю…
— Как, впрочем, и я вас. Здравствуйте, Марьяша. Присаживайтесь, и вы, молодой человек, проходите. Давайте знакомиться.
Порецкий всегда доверял своей интуиции. При первой встрече с человеком он сразу умел определять — хороший человек или нет. Происходило это на уровне подсознания, Мишане казалось, что кто-то свыше подсказывает ему — это свой, а это — чужой.
Отто был своим. Крепкое рукопожатие, открытый взгляд серых глаз, приятная улыбка — ни одного лишнего жеста, никакой суеты. Сразу видно, что не француз. И очень похож на военного. Мишаня не удержался и сразу же спросил:
— Вы — военный?
— Был когда-то, а что, очень заметно?
— Мне — да, насчет других не берусь судить. Марьяша не сводила глаз с Отто и тоже не удержалась от вопроса:
— Ну откуда же я вас знаю? Никак не могу вспомнить. Но мы ведь точно знакомы?
Да, девочка, знакомы. Ты не мучайся, не терзай свою память, я подскажу. Когда была жива твоя бабушка Сильветта, после трагедии с твоим отцом, она последние годы своей жизни жила в моей клинике. Ты приезжала навещать ее со своей другой бабушкой, вот тогда мы и виделись. Но тебе было лет пять или шесть, не больше. Надо же, а ты меня запомнила. Не зря, видимо, существует термин «память детства».
Действительно, Марьяша смутно припоминала то время. Большая светлая комната, у окна, в кресле-качалке, накрытая светлым клетчатым пледом сидит бабушка Сильветта. Медсестра подводит Марьяшу к ней и говорит, что к ней приехала внучка. Сильветта качает головой, но по-прежнему смотрит в окно, никак не реагируя на Марьяшу. Эта была последняя их встреча, через несколько месяцев Сильветта умерла.
Отто, заметив, что встреча с ним произвела на Марьяшу сильное впечатление, заговорил первым:
— Марьяша, я должен тебе сообщить, что история твоей бабушки мне хорошо известна. Я был единственным человеком, с которым она поделилась ею при жизни.