Среди множества фотографий, проходящих через мои руки, я нахожу истинные шедевры, настоящие открытки. Имея многолетний опыт, я могу заявить, что такое случается лишь при съемках природы. И это либо заграница, либо природа Башкирии. Нет, я ничуть не принижаю достоинства южных широт. Но стоит мне увидеть на снимках наши башкирские горы, как у меня захватывает дух. Вряд ли это просто моя солидарность, гордость за родину. Я знаю, что многих зарубежных гостей тянет именно в наши края. Быть может, дело тут не столько в красоте, сколько в ауре умиротворения. И именно благодаря этой ауре снимки в основном выходят качественные.

С заграницей все немного иначе. Как-то раз я печатал Египет, доложу вам, это было нечто. Только особое впечатление произвели на меня не архитектурные высоты древних зодчих, а призрак потусторонности. Как будто пленку сдал человек, посетивший иной мир, и мы все знаем, что нам не дано туда попасть. Денежный ограничитель.

Башкирия — вот она, протяни только руку. Мы привыкли к тому, что имеем. Как мужчина, обладающий замечательной женщиной, со временем перестает видеть в ней идеал, и все больше засматривается на улицах на других женщин. Величественные горы, подпирающие небо, многие из них старше и мудрее самых древних пирамид; реки, окаймленные пышными деревьями; зигзаги дорог на склонах холмов, огибающие поля и пастбища; озера, где дома подбираются к самой кромке воды. Живописный уголок, несущий вдохновение и бурный восторг, — и рождаются симфонии, в нотах которых звучит скованность объятых морозом деревьев, треск льда весной, пронзительные крики птиц, клином летящих в теплые края, — туда, где маленькие эльфы перелетают с цветка на цветок и строят свои домики на склонах рек. Я мог бы часами разглядывать эти снимки. Мог бы; но мне не позволяет это сделать тот факт, что очень многие хотят ассоциировать природные красоты с собой. Они торчат на переднем плане, и где-то за их спинами высится далекий, лесистый горный кряж. Все сразу же встает на места.

Держу в руках заказ. Несколько семей выбралось за город на двух машинах. Я не знаю, что это за место, но по красоте оно не уступает чудесам света. Окажись я там, я бы не пожалел пленку и запечатлел бы этот маленький уголок во всех ракурсах. Но отдыхающие, судя по всему, не имеют этой потребности. На траве расстелено покрывало, заставленное наспех сварганенной закуской и бутылками водки. Пьют, закусывают, травят анекдоты — нормально сидят. Наевшись, идут купаться, потом загорают, снова пьют, снова закусывают, снова травят анекдоты, опять отправляются купаться. Только под конец пленки кому-то бьет в голову, что, наверное, следует отметить само место, принявшее их с природным радушием. Но это уже рудимент, остаточный орган. Главное ведь люди. Они — совершенное творение Высшего Разума. Они это и сами знают.

Летние заказы, как правило, наводнены съемками на природе. Компания молодых людей просто выбирается за город, к речке, в лесок, где и фотографируется группами и поодиночке. В этом нет ничего зазорного. Нас всегда тянет туда, откуда мы вышли примитивными организмами.

Существуют, кроме всего прочего, походы. Я разделяю их на увлечения по духу и простое времяпрепровождение. Команда завзятых спелеологов или натуралистов, нагрузившись рюкзаками и палатками (гитарами, разумеется), гордой цепочкой направляется в сторону какого-нибудь Юрактау или Лысой Горы. В каждом рюкзаке припрятана выпивка, но не она главное — душа мероприятия в том, что можно ощутить себя человеком. Съемка незабываемых моментов покорения вершины. Кто знает, что окажется наверху. Может, статуя Свободы, а может, райский сад. Убедиться можно, лишь забравшись наверх, и всегда есть под рукой фотоаппарат, чтобы увековечить пик торжества над природой: еле различимая фигурка машет руками с самой высокой точки, как бы говоря: рискните и вы. Я бы хотел рискнуть. Но мое предназначение в другом. Я ухватываю суть.

— Мы можем это сделать!

— В прошлом году один парень разбился. Слетел карабин или еще что. Долго летел. И кричал. До сих пор слышу его крик.

— Со мной такого не будет. — Голос уверенный. Да, подобное происходит только с посторонними людьми. Закоренелыми грешниками. Я никогда не «залечу» по дурости, заявляет пятнадцатилетняя девушка своим подругам, а через месяц принимает передачу от воротящих нос родителей в больнице после неудачного аборта.

— Может, он выпил перед этим? — Еще кто-то. Сидит в стороне от костра, на стволе поваленного дерева, с гитарой в руках. — Никогда нельзя пить перед восхождением.

— Да кто ж его знает!

Не знает никто. Самые сокровенные человеческие тайны не видны даже на фотографиях. Они тщательно закрыты от всех, и вырываются в виде предсмертного вопля только в момент падения с двухсотметровой высоты. Однако его уже нельзя расшифровать.

А к вечеру все заканчивается, и обессиленные, но довольные скалолазы размещаются вокруг костра. Кто-то закуривает, кто-то достает гитару, эстафетной палочкой передается по кругу стакан с водкой.

— Давай нашу! — восклицает кто-то, и в ночь проникают струнные звуки, а чей-то хрипловатый голос затягивает песню о безответной любви.

Некоторым людям вообще плевать на увлеченность. Может, это и к лучшему. По крайней мере, уж им-то точно не придет в голову стрелять в кроликов и насаживать бабочек на булавки. Они располагаются поближе к речке и без предисловий приступают к главному — распивают первую бутылку. В самом конце их ряды могут поредеть: кто-то не выдержит пьяной гонки, кто-то вздумает купаться — исход предположителен. Днем рыбалка, вечером пьянка. Такие дела.