Появилась Марина Кудрикова с конвертом в руке. Сегодня она была в туго обтягивающих брюках, однако блузка, следуя традиции, наполовину открывала большую грудь.

— Заказ! — провозгласила она и улыбнулась. — Проявка с распечаткой.

— Давай. — Я принял конверт из ее рук, вынул пленку, обрезал хвостик, стал лепить ее к «лидеру».

— Ты чего домой не идешь? — спросила Марина у Сергея. — Или работа теперь наш второй дом?

— Эх, Мариночка, — вздохнул Арсланов, оглядывая ее с ног до головы. — С такой хозяйкой, как ты, где угодно… и как угодно.

Марина расхохоталась, а меня это покоробило. Впрочем, иной реакции на эту безвкусно-пошленькую реплику и быть не могло. Я заметил, что почти все женатые мужики с каждым годом начинают все больше и больше ребячиться. Жены им не дают, что ли?

Марина повернулась ко мне.

— Через сорок минут, — предупредила она.

— Знаю.

Она оставила нас наедине. Серега, наконец, допил пиво. Я думал, он уберется, но он вновь оседлал любимого конька.

— Понимаешь, Филимон, я радею за обыкновенную стабильность. Никакая фирма не вечна. Коновалов мужик умный, может все продать и заняться чем-то другим. А мы что будем делать?

— Пойдем на улицу, — просто ответил я.

— Вот-вот, — поддакнул Серега. — Окажемся без работы. Это Маринке благодать — она своими буферами сугробы растопит. А мы окажемся в дерьме.

Насущный вопрос. Не могу не согласиться. И все-таки он, скорее, продиктован ответственностью перед семьей, нежели беспокойством за завтрашний день. Лично я смогу прожить на хлебе и сигаретах. Я далек от семейных обязательств, и в этом отношении считаю себя выше Арсланова.

Он молчал, о чем-то думая. Вероятно, он продолжал размышлять о нелегкой доле оператора Сергея Арсланова, о том, что с ним станет, случись фирме рассыпаться прахом. Но он задал мне совершенно неожиданный вопрос:

— Тебе как здесь вообще? Нравится?

Несколько секунд я не находился, что ответить. Второй раз меня об этом спрашивают: сначала Ира Галичева, теперь вот Серега. Откуда этот массовый интерес, хотел бы я знать.

— В принципе, да, — неуверенно ответил я.

— Я, честно говоря, уже заколебался, — сказал он так, словно меня и не слышал, а вопрос задал себе. — Скука. Девяносто процентов — пьянки. Люди что, утратили фантазию? Одно и то же. Хочу уехать, отдохнуть за городом. Я как-то подходил к Коновалову с этой просьбой. Знаешь, что он ответил? Когда угодно, за свой счет. — Сергей хохотнул. — За свой счет, представляешь! Где он у меня, этот счет?

Я не знал, где у него счет. Мне не было дела до его счетов, я сейчас думал о другом. Как он может не замечать того, что открывается ему каждый день на фотобумаге? Неужели он этого не видит? Тогда мне его жаль, — значит, он ущербный человек, перед которым женщина обнажает грудь, а он, вместо того, чтобы припасть к ней губами, несется ставить чайник. Или он отказывается это видеть? Чувствует, что на одной 36-кадровой пленке — отражение всей его жизни? И приходится признать, что и его жизнь — такое же однообразие.