– Если я до сих пор не помню себя, то откуда, собственно, я помню все эти голоса?

От волнения я даже схватился за голову. Честно говоря, мне стало немного жутко. Откуда? Вдруг случайно вспомнилось? Притом, что я себя не помню? Ответа, конечно, не было. Впрочем, наверное, именно так этап за этапом память и возвращается? Я ведь вспомнил язык, на котором я говорю с Ароном, да и арабский вот тоже выплыл из каких-то глубин…

***

Проснулся я около девяти утра. Встал, и, мотнув пару раз головой, пытаясь проснуться окончательно, пошел наверх искать какой-нибудь сосуд. Ничего не найдя, воспользовался туалетом, которому уже все равно терять было нечего. Затем я еще на первом этаже сделал пятьдесят отжиманий, несколько растяжек: воздух здесь был все-таки почище.

Я уже почти закончил, когда вдруг послышался вой сирен, казалось, что машин было несколько, вероятно, не менее пяти. Я пригнулся, и затем снова незаметно скользнул в подвал.

Забившись в свой угол, я почувствовал вибрацию. Это был телефон. От волнения сглотнув, я провел пальцем по экрану. Это был Арон.

– Слушай и не перебивай! Похоже, будут прочесывать твой район. Уходить уже поздно. Хорошая новость в том, что они без собак, так что, шанс есть. Найди место, чтобы залечь, но не на проходе, и не в самом дальнем углу. Навали на себя какой-нибудь рухляди и, когда придут – замри. Дыши ртом медленно и через какую-нибудь чистую тряпку. Глаза – в пол. Даже не думай подсматривать что там и как! Это все. Выполняй! Я уже скоро буду. Не волнуйся, я думаю, что после нескольких суток напряжения, их внимание существенно ослабло. Держись, в общем. До встречи!

Телефон отключился.

На всякий случай, я попытался выключить телефон совсем, но это не получалось. Тогда я завернул его в старую, но довольно чистую на вид футболку, которую нашел еще вчера. Подрезав край поролоновой подушки, я засунул его подальше внутрь. Туда же я засунул на всякий случай и часы. Далее, я стащил весь мелкий хлам к своему лежбищу и стал создавать подобие баррикады, чтобы было труднее подойти. Я набросал вповалку разломанную мебель, тряпки, старые игрушки и прочую разнообразную рухлядь. Получилось вроде правдоподобно. Затем я кинул поверх всей кучи порванный мяч и безрукую куклу. Сам же залез под прислоненную к стене, невероятно воняющую мочой подставку для матраца. Я лежал на коврике, а диванные подушки набросил поверх себя. Проход, чрез который я залез, удалось заткнуть детским трехколесным велосипедом без руля и седла. В общем, это все, на что хватило моей фантазии и времени по части маскировки.

Прошло минут двадцать. Сирены то там, то тут слышались постоянно, а затем наверху послышался топот ног:

– Есть здесь кто? – раздался хрипловатый голос, – Выходи по-хорошему!

Голоса то переругивались, то шутили, а затем шаги послышались уже на лестнице в подвал. Я лежал и заставлял себя дышать медленно, то есть – бесшумно, широко раскрыв рот, и прижимая к нему найденную еще в железном ящике «Армии Спасения» и чудом оставшуюся довольно чистой синюю в белый горошек бандану. Закрыв глаза, я, как тогда на снежном поле, повторял про себя молитву. Это всегда помогает выровнять биение сердца и вообще успокоиться. Кто-то ходил взад и вперед, поднимая и переворачивая какие-то предметы. Подойдя к моему убежищу почти вплотную, он взялся было за матрацную подставку, под которой я лежал, но потом брезгливо возмутился:

– Фу, черт! Ну и вонища!

Сверху закричали:

– Ну чего там, Бобби?

– Ни черта тут нет! – крикнул Бобби, чертыхаясь и отплевываясь. Через минуту он уже громыхал по лестнице. А затем, похоже, скрипнула единственной петлей дверь и голоса стали стихать.

Я полежал еще минут десять или чуть больше, а затем стал медленно вылезать из моей берлоги, поминутно прислушиваясь. Привстав на колени, я, с некоторым уже омерзением сбросил с себя диванные подушки, а затем, чуть не двумя пальцами, вынул из разреза часы и телефон. Странно, но пока я лежал под всем этим хламом, никакой брезгливости я не испытывал. А теперь тошно даже пальцами коснуться. Вот он страх! На все глаза закрывает. На любую грязь и даже – на кровь, и, к сожалению, не только на свою, но и чужую.

Сирены удалялись, и через некоторое время стихли совсем. Я вытащил телефон и позвонил. Арон ответил сразу же.

– Они, кажется, уехали, – сообщил я.

– Знаю, – коротко ответил он, – но не расслабляйся. Город все еще патрулируется и когда все закончится – неизвестно. Я уже близко. Буду минут через двадцать. Так что, жди и можешь потихоньку выйти и отлить. Только не отходи далеко. Если что, я перезвоню.