— Итак, мсье Огюст, всё закончилось? Вы были правы, зло и впрямь изжило себя.

— Нам повезло — один лидер «Инсайда» победил другого. Честно говоря, я уже почти не надеялся на счастливый исход.

— Заметьте, — подхватил Велимир. — Нас спас мусульманин! Человек той веры, которая, как надеялись Фироз Акджар и Вильям Гармов, станет путеводной звездой для массы их последователей.

— Активное солнце года Дракона показало себя, но оказалось милостиво: хорошо то, что хорошо кончается, — полушутя сказал Артур. Ему никто не ответил, но дружное молчание красноречиво свидетельствовало о согласии.

Они пошли к машине. Молодой человек подхватил под руку престарелого физика, шатавшегося от пережитого волнения и бессонной ночи. У полицейского джипа к ним присоединился Велимир. У всех троих кипел в крови адреналин. Они понимали, что буквально родились вторично и хотели расслабиться, отойти от, будто по волшебству, пролетевшей мимо них смертельной угрозы.

— У меня есть предложение, господа. По случаю избавления от лап психопатов с атомной кнопкой не пропустить ли нам по хорошему бокалу кальвадоса? Раньше я был равнодушен к этому напитку, но Гармов напомнил о нём, и я подумал, что это было бы в самый раз. Паштет из гусиной печёнки и тарелка буйабеса тоже не помешают, — весело сказал учёный.

— Вы гурман, старина, — отозвался Велимир. — После пищи духовной, которой мы наглотались сполна, невредно получить пищу материальную. Пардон за тривиальность. Где бы нам осуществить ваш план?

— Я знаю неплохой ресторанчик здесь, в Мейрине. Он маленький, но уютный. Сейчас раннее утро и нам никто не помешает. Я, знаете ли, никогда не любил многолюдства. Покой и маленькая, но душевная компания — вот что нам нужно в этой жизни!

Артур только теперь заметил, что физик смешно произносит некоторые русские слова, слегка коверкая их. Его акцент загадочно колебался подобно синусоиде, то почти пропадая, то явственно заявляя о себе глубоким бархатным прононсом. Поэт и философ Салмио ни на секунду не забывал о «формуле творения», собираясь спросить о ней Венсана, и подбирал нужные слова. Но не успел. Не мешкая старик вдохновенно и не по годам бодро зашагал, почти побежал, но узкой и пустынной улочке спящего городка. Артур и Велимир Обрадович едва поспевали за ним. Когда они вошли в миниатюрный ресторан, тем не менее оказавшийся кафешантаном, Салмио со смехом сказал французу:

— Мсье Огюст, кто бы мог подумать, что терроризм так способствует аппетиту! Вы так рванули к еде, что я опасаюсь за профессиональную судьбу бармена. Вдруг он не успел сделать дополнительных оптовых закупок продовольствия?

— Велимир, Артур, располагайтесь, — не слушая никого, командовал Венсан. — Я торопился не зря. Возможно, мы даже услышим выступление моего любимого шансонье. Оно стоит того, поверьте! Садитесь, садитесь, никогда в жизни моя рука так не тянулась к бутылке. Мне далеко за восемьдесят и уже не страшно стать алкоголиком. Обжорой же я был всегда.

— Глядя на вас, старина, не скажешь, — заметил Велимир, комичным жестом изображая худобу учёного. — Впрочем, даже не надейтесь на нашу с Артуром скромность. Имейте в виду: с этой минуты пищевая промышленность Швейцарии может смело удвоить свою производительность. В доходах не потеряет.

Официант разлил по бокалам прохладный кальвадос. Выпили не чокаясь. Артур сказал:

— Мсье Огюст. Мне сдаётся, Вильям Гармов, толкая речь около павильона «Глобус», проявил вопиющую невоспитанность. Он так и не дал вам договорить о «формуле творения».

— Да, Артур. Однако его бестактность легко объяснима. Люди его породы уважают лишь те открытия, которые дают им в руки усовершенствованную по последнему слову техники дубину неандертальца. Этакая дубинка с электронной начинкой и с радиусом поражения, совпадающим с радиусом земного шара. Меньшее их, видите ли, не устраивает. В основе же мотивации собратьев Гармова и Фироза — та же древняя идея каменного века: как следует шваркнуть чудо-дубинкой по голове ближнего. Остальное для них — детали и лирические отступления. Что же касается «формулы творения» — как я уже и сказал нашему, ныне покойному, злейшему другу, это принцип Гейзенберга. Всё очень просто! — с озорным огоньком в глазах говорил Венсан.

— По принцип неопределённости Гейзенберга давно известен науке. Я не физик, а философ от физики, поэтому точное определение дать не возьмусь. В самых общих чертах принцип неопределенностей означает, что невозможно с одинаковой степенью точности определить координату элементарной частицы и её импульс. Иными словами, если мы знаем, где находится электрон или протон, то есть знаем его координаты, то не сможем точно указать, куда он будет в дальнейшем двигаться. Если же, наоборот, мы знаем направление движения, знаем импульс, то затруднимся с определением координаты. Отсюда и слово «неопределенность».

— Вкратце все верно, — ответил француз, чертя что-то на огрызке листка, вырванного из блокнота. — Вот он, — закончив, ученый повернул лист к Артуру и Велимиру. Взглянув на лист, молодой ученый увидел формулу и комментарии к ней:

Где Δx — неточность координаты, Δp — неточность импульса, ħ — рационализированная постоянная Планка, равная примерно 6,582 х 10^-16 эВ/с

— Под эВ/с скрывается обычное сокращение, обозначающее электрон-вольт на секунду, что в данном случае для нас не столь существенно. Вообще пояснения к формуле достаточно приблизительные. Я не вдаюсь в подробности, — добавил Венсан. — Из формулы ясно, что правая её часть есть величина очень маленькая, но постоянная. Она не меняется. Поэтому, если Δx становится больше, то Δp, соответственно, меньше. И наоборот, разумеется. Причём, помимо знаменитого принципа Гейзенберга, существует его менее известная в широких слоях населения экстраполяция на другие физические соотношения, например, на связь между энергией и временем. Это расширение закона соотношения неопределенностей имеет название принцип Робертсона-Шрёдингера, или обобщённый принцип неопределённости. Записывается он в целом аналогично принципу Гейзенберга.

— До чего всё туманно в вашей теоретической физике! — вмешался Велимир, сделав паузу в поглощении марсельской ухи. — Если теория, то — относительности, если принцип, то — неопределённости. Вам, физикам, явно не хватает конкретики.