Себастьян после этих слов понуро опустил голову, потерянный и жутко несчастный. Мысленно ругая себя на все корки, Мэйр со вздохом провела рукой по его плечу. А затем и обняла — это лучшее, что сейчас можно было сделать.
И худшее, что вообще можно было сделать. Между ними двумя и так установился чересчур тесный эмоциональный контакт, и любая физическая близость только усугубляла ситуацию. Мэйр чувствовала сильные руки, сжимающие чуть не до боли, тяжелое дыхание над ухом, жар чужого тела; шквал эмоций, близко не похожих на благодарность к доброму доктору, — и понимала, что должна это прекратить.
Но не могла. И не очень-то хотела. И вообще, кажется, теряла контроль над ситуацией.
Боги и богини, ну до чего же стремно! (И приятно.)
— Я больше не сержусь, — пробормотала она, чуть отстранившись и тщетно стараясь вернуть хоть какое-то подобие превосходства. — Ну и… раз уж хочешь стенку — будет тебе стенка. Только без самодеятельности, я тебя прошу.
Себастьян отпустил её неожиданно легко — убрал руки, напоследок проведя пальцами по запястью, отчего Мэйр едва смогла сдержать совсем уж неприличный вздох.
— Хорошо, — кивнул он с выражением абсолютной серьезности на красивом лице. — Начнем сегодня?
Всё, что оставалось Мэйр — закатить глаза… и отступить к разложенным на столе книгам. Этому проще дать, чем объяснять почему «нет».
Глава 13
Себастьян редко чувствовал себя хорошо. Ну, то есть настолько хорошо, чтобы бешеная магия успокоилась, не грозя снести всё на своем пути. И даже внутренний монстр подзаткнулся, лишь изредка вставляя свои комментарии по делу и без. Особенно часто, когда дело касалось Мэйр — что с чудищем было не так и почему ему вдруг понравилась целительница, Себастьян понять не мог. Боялся, что тот задумал что-то ужасное, и старался держаться подальше.
Хотя с этим возникли трудности — никак не получалось не обращать внимания на чарующие глаза, острые уши, которые почему-то очень хотелось потрогать, и теплую, будто бы знакомую уже лет сто магию. Мэйр нравилась ему, особенно когда улыбалась, демонстрируя ровные белые зубы и чересчур острые для человека клыки.
О природе своей симпатии Себастьян предпочитал не думать: душевное (и умственное) расстройство, тоска по общению с людьми и благодарность за помощь — причин находиться рядом с Мэйр предостаточно. Хороших людей («Магов», — раз за разом поправлял он себя) приятно любить.
«И лапать тоже», — ехидно добавил проснувшийся монстр.
«Не было такого!» — возмутился Себастьян, чувствуя, как начинает гореть лицо.
Кажется, он и впрямь переборщил с прикосновениями — не зря же она первые пару дней после происшествия с гребаной дверью шарахалась от него, как от прокаженного. Но что Себастьян мог поделать? Ведь Мэйр был так расстроена и обижена; непременно хотелось обнять и убедить, что вот он, живой и даже здоровый (не считая головы, но от этого никуда не деться).
Теперь он старался не трогать целительницу без причины, невзирая на свои порывы и назойливое нытье монстра о том, что он, Себастьян то есть, дурак и ничего не понимает в отношениях.
«Можно подумать, ты понимаешь», — огрызнулся он тогда в ответ. Кажется, даже вслух, но, к счастью, он был один.
«Да уж побольше твоего, идиот».
Нет, кое что Себастьян всё же понимал. Например, то, что думать о Мэйр в ключе, отличном от «доктор-пациент», неправильно в принципе. Мало того, что смахивает на зависимость, вызванную болезнью и десятью годами жизни в одиночестве. В Сером Доле его по-настоящему никогда не интересовали романтика, секс и прочие такие глупости. Потребность организма, не более того. За десять лет жизни в лесу он ни разу не задумался о том, что ему кто-то нужен. Жить среди людей хотелось только из желания иметь нормальную крышу над головой, теплую постель и вкусную еду. И чтобы не думать о том, переживет он очередную зиму или нет.
А отношения… нет. Их Себастьян хотел разве что лет в тринадцать, когда после пары-тройки поцелуев за старым сараем уже представляешь себе семейную жизнь и общего кота.