— Я понял. Ты молодец, Дориан, шустро соображаешь. Теперь отойди подальше, ая попробую привести пацана в чувство.
В который раз возблагодарив богов за крепкие мозги, он шагнул вперед. Привести берсерка в чувство невероятно сложно, особенно если ты — чужак, которого он видит (и видит ли?) впервые в жизни. Еще сложнее сдержаться самому и не обрушиться всей мощью на того, кто пытается тебя убить. Фалько медленно потянулся сквозь агрессивную магию — к сознанию, в котором, как он надеялся, еще можно нащупать что-то здравое. Если удастся пробиться сквозь щиты, которые обязаны быть у любого мага-менталиста едва ли не с рождения…
У любого, но только не у этого мальчишки. Отправить на тот свет дюжину не последних боевых магов, на протяжении как минимум часа фонить собственной силой и до сих пор оставаться на ногах — высший пилотаж. Однако, будучи сильнейшим магом, он не обладает даже подобием блока. Неудивительно, что с головой у него не всё в порядке — ежеминутно слышать сотни голосов, улавливать чужие эмоции и оставаться при этом в здравом рассудке было бы настоящим чудом.
Сквозь мешанину из ярости и ненависти отчетливо пробивались отчаяние и страх. Фалько облегченно выдохнул — мальчишка небезнадежен, раз пытается выкарабкаться из цепких лап своего бешеного дара. Медленно опутывая его паутиной из собственной силы, лишенной всяких эмоций, он продолжал приближаться. С каждым его шагом волны чужой магии становились слабее, а когда между ними осталась всего пара шагов, и вовсе почти стихли. Себя героем Уилл вовсе не мнил — мальчишка почти все сделал сам, просто прислушавшись к уговорам и поддавшись чужому спокойствию. Чего это ему стоило, он мог только догадываться по тяжелому дыханию, дрожащим рукам и идущей носом крови.
— Вот так, — похвалил Фалько, утерев со лба выступивший пот. Силен, боги, как же силен! Последним менталистом с таким уровнем силы был безвременно почивший лорд-канцлер Эдриан Лейернхарт, без которого в Империи наступил бардак. Определенно, это чудо нужно приводить в порядок и приставлять к делу.
«Боги и богини, неужели я получил шанс свалить на пенсию?» — восхитился Вилмар. И чуть было не упустил момент, когда парень окончательно пришел в себя.
Если так можно было назвать его дикий взгляд, направленный на собственные дрожащие ладони, содранные, покрытые грязью и запекшейся кровью.
А потом чужая магия отступила окончательно — немалый резерв наконец был начисто опустошен, вместе с ним ушла и способность держаться на ногах. Уилл едва успел приобнять мальчишку за плечи и не дать тому свалиться на холодный каменный пол.
— Тихо, тихо, — всё так же мягко проговорил он, успокаивающе гладя парня по спутанным волосам. В ладонь впились было чужие пальцы, но не смогли удержать, рука бессильно вытянулась вдоль тела. — Всё хорошо, ты молодец. Мы поможем тебе. А пока спи, — Вилмар задержал ладонь на его лбу, направляя поток силы в чужое сознание, навевая сон.
— Что дальше, Уилл? — раздался за спиной голос Тангрима.
Дальше он с удовольствием бы узнал, откуда взялся этот мальчишка, а потом нашел бы того, кто начисто снес ему блок, сделав калекой, и лично подвесил бы за яйца прямо на центральной площади. (А что, статуя короля Люциана и не такое переживала, вспомнить хоть чокнутую Элриссу и легион нежити.) Жестоко, но и Фалько не светлый маг, чтобы жалеть всяких ублюдков, ломающих детей.
Увы, чтобы расправиться с мерзавцем, нужно сначала привести парня в относительный порядок и хорошенько расспросить. И — Вилмар тяжело вздохнул, оглянувшись на всё еще нервничающего Дориана — подправить мозги всем, кто сейчас в гарнизоне. Пока кто-нибудь и впрямь не сиганул с крыши.
— Дальше вы ждете менталистов и не пытаетесь убиться обо что-нибудь. А пацана я забираю в Иленгард.
Глава 1
— Мне очень жаль, Симус, — Мэйр горестно вздохнула и погладила шершавую кору тысячелетнего дуба. — Ой, нет, не жаль. Я же просила… предупреждала… ну, теперь уж не обессудь. Не могу же я отобрать у моей бедняжки еду прямо из… корней?
Неметон послал своей хранительнице волну приязни, а здоровенный белобрысый детина, опутанный живыми корнями, будто сетью, забился в своём плену и разразился отборным матом. Мэйр покорно выслушала все оскорбления (к слову сказать, не очень-то оригинальные), оперлась спиной о мощный ствол дерева и сонно прикрыла глаза. Энергия зачарованного леса заструилась по телу, разгоняя дремоту и кровь в жилах — Неметон делился силой, словно прося прощения за раннюю побудку. Когда печально известный синтарийский браконьер Симус Хэнлон заплутал в дебрях зачарованного леса, едва минуло пять утра; пришлось выползти из теплой постели да спешно одеться, чтобы пойти и поглядеть, кому там жить надоело.
Сколько Мэйр себя помнила, её влекло к Неметону, как нежить на свежее мясо. Священное древо фейри, взращенное на жертвенной крови и ныне грешащее людоедством, манило в свои смертоносные объятья, однако даже не думало вредить.
Не каждый взрослый отважился бы сунуться в зачарованный лес, но Мэйр, ещё будучи мелкой девчонкой — щуплой и странной, и очень одинокой, — шастала сюда как к себе домой. Сколько родители ни бранились, сколько ни наказывали, лишая прогулок и сладкого (как есть изверги!), она всё равно возвращалась сюда, в лесную чащу, к своим друзьям. Трещащие без умолку малыши-пикси с блестящими стрекозиными крылышками; мощные трехрогие лошади, чьи пасти полны острых зубов, а копыта ступают по воде так же легко, как по лесным тропинкам; изредка встречались премилые говорящие зверушки — лиса, рыжая как пламя, и огромная хищная птица, и величественный олень с ветвистыми рогами… Но то были лишь гости, вечные путники, а постоянным её приятелем был — и остается по сей день — ехидный черный кот. То есть, конечно же, кайт-ши, который велел звать его Лиром и не мог даже дня прожить, не сказав какую-нибудь гадость.
Что ж, следовало признать, Лир горазд не только на гадости. Однажды он вывел Мэйр на опушку леса, где за низеньким каменным забором одиноко ютился небольшой двухэтажный особняк, сложенный из гладкого серого камня. Мэйр зачарованно глазела на стены, полускрытые под красно-зеленым ковром девичьего винограда; на роскошное эрекерное окно, стекла которого потускнели, собрав вековой слой пыли; на графитового цвета черепицу, что сияла на солнце, омытая утренним ливнем…
«Неметон избрал тебя, — сказал Лир. — А значит, когда-нибудь всё это будет твоим».