— Ух ты ж силы волшебные! И чего это тебя так пробило?
— Привычка-с, мяв! Гемявтическая. Ещё с тех пор, как мяв-куны в лабораториях жили! Мышей не было, только лягушек — сколько угодно!
Зачерпывает пригоршню чего-то там и кидает в рот, как мармеладки.
А я читаю этикетку на банке, и мне плохеет:
— Мурчелло, ты ведь образованный!
— Угмур.
— И умеешь читать!
— Немявго.
— А по-латыни?
— Увы, мне, ням-ням! — жадно чавкает он в ответ.
— Мурчелло, ты ешь не лягушек, это — Ignotum bestia.
— Что это ещё за неведома зверюшка? Не слышал про таких…
— Именно та самая! Неизвестный зверь!
— Ой, мать моя пробирка!
Он роняет банку и, следом, падает с полки сам. Несколько секунд лежит на полу без признаков жизни, высунув язык, с остекленевшими глазами, похожий на творение таксидермиста. И вдруг начинает дёргать лапами… Вскакивает, лихо отплясывая, будто на него внезапно напала джига-дрыга, напевает:
Песенка периодически прерывается возгласами: «Я не заяц! Не заяц я!» и продолжается в осоловелом безумии.
Сажусь на какой-то короб, подпираю голову рукой и думаю о том, как же я влипла. Не иначе в Комитете всё подстроили и, сейчас, подсматривая за мной в Дальновидческое Зеркало, ехидно хихикают. Особенно, Моргана. Вот прямо вижу её, пакостницу. Так бы и вцепилась!
Мяв-кун идёт радужными полосами, раздувается, как рыба-шар, и взрывается, забрызгивая всё душистыми ошмётками.
Я отключаюсь.
— Здорово вы нас напугали, мадам.