Меня тормошит сразу несколько рук, и от этих движений голова раскалывается, будто по мне проехался каток. Блин. Не каток, а трамвай! Капец. Значит я выжил. Похоже, да. А страху-то, страху-то было…
— Ты дебил? — злится кто-то. — Давай ещё ментов до кучи, чтоб нас тут всех разом накрыли.
Где-то на фоне всего этого различаю голос неутомимого Кузьмина:
Капец, кассета по второму кругу пошла. Морщусь. Наверное, меня обратно в ветеринарку притащили. Или в депо. Нет, точно, в ветеринарку. Ещё Кузьмин не допел…
Чувствую, как по лицу медленно катится капля. Надеюсь, не позорная слеза. С трудом поднимаю руку и трогаю след. Холодный. Провожу выше — на лбу лежит несколько кусочков льда.
От прикосновения они разлетаются, по шее текут отвратительные холодные струйки. С первой помощью дело у Антохи поставлено из рук вон плохо… Как же они кошаков реанимируют и прочую живность?
— О, шевелится!
— Это инстинкты! Курица тоже без башки ещё бегает.
Волной проносится громкий ржач. Нет, всё-таки, в депо…
Голоса незнакомые, и среди них явно нет ни Кира, ни Антохи. Ну да, они же не знают, наверное… Хотя могли же видеть или слышать.
— У Романыча башка-то на месте, — встревает неуверенный бас.
Походу ещё какой-то Романыч пострадал. Вагоновожатый, наверное.
— Льда ещё принесите! — к мужскому хору подключается женский резкий и въедливый голос с командными нотками. — Разорались, бестолочи. В зале услышат!
Как электродрель. На удивление, гул в комнате становится тише. Толпа переходит на шипящий шёпот.
— Ромыч, вставай, говорю! — меня хватают за край рубашки, слегка приподнимают и бросают обратно.
— А-а-а! — вскрикиваю я. — Голова! Капец! Вы чего творите, трамвайщики хреновы! На рельсах не убили, так здесь хотите прикончить?