Любовь Михайловна скривила тонкие губы.

— Никакие деньги не возместят, если меня…

Не закончила. Осеклась. Поняла, что лучше промолчать.

Я похлопал ее по плечу. Отправился по коридору. В номер пятьсот тридцать семь. Пушистый ковер заглушал шаги.

На светло-коричневой, почти кремовой стене, вытянулась тень. От полуденного солнца.

Надо же. Я все это время мотался. Туда-сюда. А еще только полдень.

Коричневая тяжелая дверь номера. Металлические циферки. Изящные. Я надавил на ручку. Открыл. И сразу увидел Цикаду.

Она сидела за столиком. В гостевой комнате. Пила фруктовый сок из бокала. Смотрела на стену. Ко мне повернулась в профиль.

— Как тебя зовут на самом деле? — спросил я. Вошел в комнату. Сел напротив.

Цикада не смотрела на меня.

— А тебе какая разница? Деньги принес?

Я достал доллары. Положил на стол. Перед Цикадой.

— Ну как? Разница есть. Цикада — это насекомое. Которое не жалко. Летает себе в ночи. Можно придавить его. И все, нет больше. А у человека имя есть. Данное при рождении. Его так просто не раздавишь. Да и платить лучше. Человеку. Чем насекомому.

Девушка промолчала. Цапнула доллары лапкой. Спрятала в декольте.

Одета, кстати, по-другому. Обтягивающее яркое красное платье. Выше колен.

Не вульгарное. Очень даже симпатичное. Подчеркивающее все прелести фигуры.

Она и накрасилась по-другому. Розовая помада. Тоже яркая. Бархотки туши на ресницах. Подводка. Глаза просто завораживают. Притягивают.

Красотка. Ради которой и душу можно отдать. Нет, не устоит мой куратор. Точно не устоит.

Любой мужик не устоял бы. Перед такой. Если не евнух.

— Ну, ты что? Здесь будешь сидеть? — спросила она. — Иди уже. Чего маячишь?