- Вставай, - очень тихо говорю я, - пошли спать, ты устал.

Он сонно кивает и послушно поднимается. И я отчего-то знаю, что он никому раньше такого не позволял. Не допускал, чтобы его видели таким уязвимым. Это молчаливое согласие, как и в прошлый раз, говорит намного больше, чем любые слова.

Мы поднимаемся по лестнице и доходим до двери его комнаты. Я отпускаю его, но плавно направляю в сторону к кровати, придерживая ладонью между лопаток.

Я не могу его оставить сейчас. В моем мозгу так явственно звучит фраза Гермионы, пересказанная Роном в день моего рождения: «Если не сейчас, когда все так плохо, то, возможно, уже никогда». Я сейчас точно знаю, что проиграл сам себе в битве за благоразумие. Я знаю, что это опасно. Я знаю, что был прав, когда сказал, что нужно вернуться к разговору о нас после того, как все это закончится. Но меня не отпускает ощущение, что я допустил ошибку, и что «после» может быть слишком поздно. Я привык жить сегодняшним днем, у меня никогда не было «завтра» по той простой причине, что каждый день мог оказаться для меня последним.

Я прохожу за ним к его кровати, и жду, когда он уляжется. Я стягиваю с него мантию и снимаю туфли. Раздеть его полностью я не решаюсь. А затем обхожу постель с другой стороны и укладываюсь рядом. Я лежу спиной к нему, и смотрю на рождающийся где-то за окном рассвет.

Из окон его комнаты виден лес, окутанный легкой туманной дымкой. Под кронами деревьев еще властвует мрак, а верхушки, как пряник, покрыты туманной глазурью. Я лежу поверх одеяла и уже думаю, не забраться ли мне под него, ведь без пижамной куртки будет холодно, когда он прижимает меня к себе, утыкаясь носом мне в затылок.

Я ощущаю на своей коже его спокойное, размеренное дыхание. Его рука согнута в локте и полностью лежит у меня на груди. Его ладонь должна ощущать биение моего сердца. Я обхватываю его ладонь своей и погружаюсь в сон. «Я определенно не замерзну», - это последняя мысль перед тем, как я полностью погружаюсь в сон.

На этот раз я просыпаюсь от ощущения потери. Рассвет уже более заметен, но по ощущениям прошло не больше пары часов. Мне вдруг стало зябко. Он больше не обнимает меня. Увидел меня в своей постели, решил, что я сошел с ума, и перебрался спать куда-нибудь в гостиную? А потом я чувствую, что меня укрывает теплый немного колючий плед, а вслед за этим моей спины касается горячая кожа, и его рука вновь обнимает меня. Я хватаюсь за нее, как за соломинку. Я не отпущу его теперь. Теперь, когда знаю, что это такое, спать в обнимку, когда я чувствую его дыхание у себя на затылке. Я улыбаюсь и снова проваливаюсь в сон.

Утро приносит с собой птичий щебет. Не я один просыпаюсь под звуки природы. Только у меня явственнее слышно море. Он по-прежнему обнимает меня, а я смотрю в окно и боюсь повернуться. Потому что повернуться означает дать понять, что я уже проснулся. А это может повлечь за собой отповедь на тему того, что все мое поведение выходит за рамки дозволенного, обозначенные не далее как два дня назад.

- Я знаю, что ты уже не спишь, - говорит он мне прямо в ухо.

- Откуда? - отвечаю я. Какой смысл претворяться, если он уже в курсе.

- У тебя изменился ритм дыхания. Сейчас ты дышишь слишком поверхностно, чтобы не выдать своего пробуждения. Во сне ты дышишь глубже, - говорит он тихо.

- Ты слушал, как я дышу во сне?

- Да, - коротко отвечает он.

- Ты упертый идиот, Поттер, ты знаешь это? - говорит он чуть погодя, но ни в голосе, ни в интонациях нет всех тех красок, которое говорили бы о том, что он всерьез так думает.

- Да, я идиот, - подтверждаю я, тем же тоном. - Впрочем, мы оба такие.

- Не думал, что когда-нибудь с тобой соглашусь, тем более в таком вопросе и при таких обстоятельствах, - произносит Снейп. - Повернись ко мне.

Я не могу не подчиниться. С трудом переворачиваюсь, стараясь не увеличить расстояния между нашими телами. Я смотрю в его задумчивые темные глаза и тону в них.

- Я не понимаю, - начинает он, - зачем все это тебе. То, что я сошел с ума и возжелал студента, мало того - возжелал тебя, меня не удивляет. В этом плане я всегда выделялся. И, видит Мерлин, я старался всячески изжить в себе это чувство, хватаясь за свою ненависть к твоему отцу, и пытаясь вызвать в тебе ответную ненависть. Но я, видимо, бездарный учитель, потому что так и не научил тебя себя ненавидеть. С этим я смирился. Но зачем это тебе? Зачем тебе я?

- Я не могу этого объяснить, - начинаю я. - Ты - единственный, кто заставляет меня жить. Высмеивая мои страхи, разнося в пух и прах все мои теории о мире и о тебе. Ты - главная загадка в моей жизни. И я не хочу, чтобы еще у кого-то была хотя бы гипотетическая возможность тебя разгадать. А еще… мы же всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного, или ты забыл?