– И кто именно?
– Не по телефону. Если вы не против, буду у вас часа через полтора, потом поедем к нему, по дороге и поговорим.
– Янгель? – переспросил Ефремов, когда мы с ним выехали на Ленинский проспект. – Вроде фамилия знакомая, но кто это, сказать не могу.
– Конструктор ракетной техники. В основном военной, здесь вы про него ничего слышать не могли, только если читали в моих материалах.
– И что с ним?
– Лежит в ЦКБ с инфарктом, причем вторым и довольно тяжелым. Этот он переживет, и даже следующий тоже, умрет в семьдесят первом году. Рано, несколько дней не доживет до шестидесятилетия.
– Что же вы пораньше-то не спохватились?
– Я ведь не господь бог, всего и сразу не помню. К тому же как вы это себе представляете – приезжает к нему какая-то мутная личность и начинает вещать, что может его исцелить от всего и разом? Тут хоть сверху поступило недвусмысленное распоряжение, лишних вопросов не будет.
Когда мы приехали, Янгель спал, напичканный снотворными. Персонал был предупрежден, и нам не мешали. Впрочем, я смог очень немного. Пациент оказался никаким для Антонова и седьмым для меня, то есть я за получасовой сеанс сумел только слегка ускорить заживление пораженного участка на сердце. От попытки совместного с Антоновым воздействия, после которой Янгель мог стать «десятым», мы с духовным братом отказались сразу. Не успел бы этот пациент никем стать, кроме покойника, он и так еле жив. И в будущем перспективы тоже не очень. С таким сердцем риск все равно останется слишком велик, а на «седьмого» мое воздействие весьма ограниченно. Ну придет в себя он чуть побыстрее, и сердцу стает чуть получше, вот все. Или рискнуть месяца через два-три, когда Янгель уже более или менее оклемается?
– Пусть Шелепин решает, – предложил Антонов.
– Ладно, доложу, но, пожалуй, Брежневу. Он же давал задание, а не Шурик.
– Значит, так, – сказал Леонид Ильич после примерно пятиминутного раздумья. – Сколько тебе потребуется обычных, слабых, но безопасных сеансов?
– Два или три, следующие уже практически ничего не дадут, во всяком случае в течение полугода.
– И во что ты оцениваешь риск такого воздействия, как, например, два года назад на меня?
– Процентов восемьдесят, а то и девяносто за летальный исход.
– Слишком много, так рисковать мы не можем. В конце концов, я уже узнавал у врачей – даже один сеанс заметно помог, сразу после него кардиограмма у Михаила Кузьмича улучшилась. Проводи еще два и на этом пока заканчивай.
Вообще-то мне в конце шестьдесят восьмого и в начале января шестьдесят девятого годов иногда казалось, будто что-то идет не так. Но что именно, я понять не мог до утра седьмого января. Ответ нашелся в газете «Правда». Там сообщалось, что вчера вечером стартовал «Аполлон-8». Ему предстояло совершить пилотируемый облет Луны. А в мире Антонова этот старт состоялся двадцать первого декабря шестьдесят восьмого года! До сих пор даты американских запусков довольно точно совпадали с тем, что было в другой истории, а тут сразу такое различие. Интересно, чем же мои луноходы смогли так повлиять на выполнение американской лунной программы?
– Тем, что политики возбудились, – предположил Антонов. – И начали давить на исполнителей. А у тех, небось, еще и энтузиазм слегка уменьшился, наш флаг на Луне и пляски роботов вокруг него этому могли поспособствовать. Но мне другое интересно – куда «одиннадцатый» садиться будет – в море Спокойствия, как в моем мире, или поближе к твоим луноходам с целью чего-нибудь от них отвинтить на память? Целиком им, пожалуй, ничего не утащить.
– «Пионера» смогут, но вряд ли они начнут таким заниматься прямо в первой экспедиции. А во в четвертой там или в пятой – не исключено.
– Кстати, про вес «Пионера» меня Нинель уже спрашивала, – хмыкнул Антонов.