— Не хотел её…

— Но она — красивая! — не отставала рыжая. — Любому было бы лестно, захоти его сама королева, разве не так?

Да, ему тоже было бы лестно, если бы не лязгала в нежном голосе сталь приказа! ‘Ложись, мой рыцарь, — приказала Атерис, жадно облизывая губы. Зрачки у неё были ненормально расширены. — Ложись и докажи мне, что ты — мой!’ Он знал тех, кто с удовольствием исполнял подобные приказы, его брат был одним из них. Знал и тех, кто не решился отказать… Более того, понимал — отказ обеспечит опалу. Но не мог заставить себя сделать это. Захоти он её первым, всё было бы по-другому! Но, глядя в блестящие от желания голубые глаза Атерис, ар Нирн чётко осознавал: он не желает становиться спальным мальчиком! И, вознеся молитву Единому об укреплении духа, ответил: ‘Нет!’

— Не знаю, — буркнул он и, столкнув с себя женщину, поднялся, оправляя одежду.

Тамарис растерянно смотрела на него, сидя на земле.

— Викер…

Он раздраженно дернул плечами, стягивая шнуровку у ворота рубашки. Прошлое не изменишь! Вопрос королевы и его ответ запустили неумолимый маховик судьбы. Жалел ли он о своем ‘нет’? Нет! Жалел лишь о потере брата. Думал, как и чем помочь ему, и с горечью понимал — слишком поздно. Душой и телом Астор ар Нирн предан своей греховной страсти.

Тами встала, подошла сзади, остановилась рядом. Оба смотрели на живописно раскинувшуюся внизу Кардалену, на яркие крыши, на колокольню храма, над которой кружила голубиная стая.

— Мне не следовало спрашивать об этом, — помолчав, сказала рыжая. — Викер, ты простишь меня? Все это не мое дело!

И так она сказала это ‘не мое дело’, будто и не было между ними минут близости. Отчего-то собственное раздражение показалось Викеру пресным по сравнению с ее словами.

— Все это в прошлом, — буркнул он. Не зная, как сказать ей ‘прощаю’, ляпнул: — Хочешь увидеть маковое поле? Такое красивое!

Она доверчиво вложила свою руку в его. От этого движения сердце ар Нирна заныло, словно готово было проститься с ней! Простые движения — рука в руке, поцелуй, голова, склоненная на плечо — давали такое острое ощущение бытия, что становилось больно. Мир приобретал четкость и краски, и выглядел совсем не так, как раньше. Почему только рядом с ней? Единый, почему?

Не говоря более ни слова, он повел Тами туда, где встретил Риза. Остановился на краю поля, давая ей время осознать его великолепие. Тамарис широко распахнула глаза, в которых отражался алый, шагнула с тропинки в заросли. Нежные лепестки цветов казались призрачными, нежными, невозможно тонкими и трепетными. В них играли золотинки, смущенно взблескивали, когда цветы клонили головки к земле при порывах ветра. Над полем стояло мерное гудение — это пчелы собирали нектар, перелетая от цветка к цветку.

Тамарис медленно шла вперед, словно прислушиваясь к себе. Вела ладонью по нераспустившимся бутонам и раскрытым цветам. Казалось, она пребывает в трансе.

Гул усилился. Насекомые поднимались в воздух, собирались над головой монахини в медленно кружащую воронку.

— Тами! — обеспокоенно крикнул Викер. — Посмотри наверх!

Она остановилась, запрокинула лицо.

Какое-то мгновение паладину казалось, что пчелы сейчас набросятся на нее, и он замер в ужасе, лихорадочно раздумывая, что предпринять. Но вдруг от пчелиной воронки, ставшей густо-черной и медлительной от обилия насекомых, отделилась тонкая нить, оформившаяся в четко выраженный знак стрелы. Потянулась на запад, разматывая воронку, словно клубок ниток.

Открыв рот, Викер смотрел, как тянется и исчезает за полем, за горизонтом пчелиный рой, удерживающий знак. Как падает на колени в маковую красноту Тамарис, глядя в небеса и безмолвно шепча молитву. Как на миг выглядывает из-за тучи солнце, лаская ее хрупкую фигурку лучом, заставляя рыжие волосы вспыхивать огнем. Ар Нирн однажды видел прежнюю королеву. Родители взяли его с собой ко двору, и он с восхищением разглядывал не столько трон с сидящими на нем правителями, сколько рыцарей, охраняющих залу. Потому и запомнил Её Величество смутно… Яркой лентой мелькнула в памяти красно-рыжая коса, длинной в пол, кажущаяся огненной!

Тамарис…