– Когда будет турнир? – спросила Ронсенваль, едва они отстранились. – Ты знаешь день?
– Совсем скоро, – Тристан посчитал в уме. – Семнадцатого дня. Ты хочешь прийти?
– Очень хочу. Я постараюсь, – пообещала она.
Казалось, все вернулось в лучшие дни. Возможно, даже этот день был самым лучшим из таких. Казалось, за ними не присматривают две недовольные феи. Казалось, над долиной снова летают стрекозы. Тристан не знал, что целовать первым: глаза, руки, висок, губы. «Пусть она придет, пусть, пожалуйста, придет», – просил Тристан в своих мыслях и очень надеялся, что она умеет их читать».
– Ронсенваль! – окликнула ее фея с корзинкой.
Тристан и Ронсенваль еле отпустили друг друга. Ронсенваль уже собралась уходить, как Тристан спросил:
– А какой у тебя дар?
– Это прозвучит странно, но я всему придаю смысл, – она сказала это неловко, словно стеснялась своего умения. – Замечаю незаметное. Джорна видит будущее, а я вижу тайное.
Она улыбнулась ему напоследок и послала воздушный поцелуй, только слегка откинув ладонь от губ. Запах ежевики еще порхал вокруг Тристана. И да, на луг действительно вернулись стрекозы.
Глава V
Знаки судьбы и знаки отличия
Тристан вернулся в конце недели отшельничества, как и обещал. Пальер-де-Клев встретил его предтурнирной суетой. Школяров было не так много, как могло показаться: около шести курсов. Больше всего ребят училось в младших классах. Далеко не все родители позволяли своим сыновьям встать на путь пальера. Орден не заставлял юношей обязательно вступать в него. Желание служить должно быть добровольным. И потом, все, кроме сирот, учились в Пальере платно, и эти деньги шли на содержание школы. Поэтому учеников было намного больше, чем прошедших инициацию. Не каждый школяр становился послушником, и не каждый послушник возносился до рыцаря. Выпуск происходил примерно раз в три года. Для всего замка это событие знаменовалось большим праздником: в деревне проходила крупная ярмарка, двор Пальеры украшали гирляндами, пансионат обставляли цветами и приглашали гостей. У каждого входа вывешивали знамена и штандарты. В эти дни Орден чествовал свой девиз «На смену друг другу».
Тристан жил в замке, сколько себя помнил, и застал три выпуска. То, каким Пальер-де-Клев был сегодня, он наблюдал впервые. Огромные трибуны уже возводились во дворе вокруг ристалища. Все доспехи, выставленные в коридорах, были начищены так, что в кирасы можно было смотреться, как в зеркала. Даже младшие ребята не носились по лестницам, а маршировали всем классом от кабинета к кабинету. «Ожидаются высокие гости», – вспомнил Тристан слова Оркелуза. Поэтому его возвращение почти никто не заметил.
Две недели послушники тренировались до седьмого пота. Каждый пятый бой проходил в полном доспехе на турнирном оружии. Тристан не понимал, откуда в нем взялись силы, но теперь физические упражнения были для него не так мучительны. В один из вечеров Ситцевый рыцарь объяснил причину: «Кровь фей, укрепленная ворклыми водами, бежит быстрее и делает тело крепче и выносливее. Вы выросли, если еще не заметили, господин». Сэр Мерсигер тоже отметил, что уединение идет послушникам на пользу. Вот и Тристан, говорил учитель, будто бы возмужал и даже заимел здоровый румянец на щеках. Последнее с ним случилось как раз в тот момент, когда он подумал о Ронсенваль и о том, как ее появление все изменило.
С виду Тристан не наблюдал перемен, только бил противника увереннее. Все устные экзамены и эссе школяры сдали за несколько дней до турнира, чтобы длинные списки вопросов не отвлекали их от тренировок. В турнире традиционно было три отделения: конные сражения, бои на мечах и стрелковые соревнования. В последних несколько лет назад изменили многовековой традиции, и вместо лучного турнира послушникам предстояла стрельба по команде из винтовок. Так в турнире побеждали девять чемпионов: по три призовых места в каждой номинации. Только в конном состязании принимали участие рыцари – чаще всего молодые пальеры, прошедшие акколаду недавно. Послушники бились пешими.
В спальнях сейчас было пусто. Ко всем одноклассникам Тристана приехали родители, и школяры все свободное время проводили с ними в пансионате. И без того смиренный, армейский покой башни сейчас был поистине умиротворяющим. Но тихо было только извне, внутри Тристана жужжали мысли, то назойливыми мухами, то опасными осами, то прекрасными стрекозами. От одних он отбивался, других ловил за крылья и старался не отпускать. Тристан знал, что ему предстоит проиграть, потому что он обещал Ронсенваль свое поражение и потому что Оркелуз с Гаро все равно каждый раз валили его с ног. Даже если он выиграет один бой с кем-то из других ребят, размышлял Тристан, остальные соперники у него все равно будут старшими из класса. Но Тристан не хотел уж совсем упасть в грязь лицом в любом из смыслов этого выражения: хотя бы потому, что надеялся, так наивно и отчаянно, что Ронсенваль придет на него посмотреть. Тристан стыдливо умолчал о том, что его все же не лишат возможности стать рыцарем: у него были пристойные оценки и он нашел корни струпки. Ох, эта струпка, думал Тристан, большая удача, что свела его с возлюбленной, и злосчастные коренья, которые приведут его в Орден. Последнее точно расстроит Ронсенваль, подставит ее под хлесткие замечания бабушки в Трините то время, что ей придется его ждать.
Была еще одна причина, по которой Тристан стыдился своих желаний: он хотел получить все. И рыцарство, ради которого трудился всю жизнь, и удивительную героическую судьбу, обещанную ему провидицей, и жизнь с Ронсенваль. Раньше он никогда не наблюдал за собой такой жадности. Сейчас амбиции переполняли его, и отказ от любой из них представлялся огромной потерей. Почти что поражением. Неужели, спрашивал себя Тристан, война для него началась со знакомства с Джорной?
В его размышления то и дело врывалась реальность. Он все боялся, что его мечтательная улыбка привлечет внимание. В один из вечеров всех послушников позвали в пансионат на благотворительный концерт, устроенный попечительским советом. Члены семей школяров, гостившие в Пальер-де-Клев, подготовили творческие номера: кто-то пел, кто-то танцевал, кто-то читал стихи, давали два театральных отрывка из классических трагедий. Одна маленькая леди исполнила традиционную эскалотскую песню. Во втором куплете напутала слова, засмущалась и поспешно спряталась за юбку матери, которая аккомпанировала ей на рояле. Зал наполнился добрым смехом и поддерживающими аплодисментами. Происходящее было умилительным и теплым событием, редким в этом замке. Тристан подумал, что все дело в женщинах – в любых: в маленьких девочках с большими бантами, в молодых девицах, вздергивающих носы и сдерживающих улыбки, в элегантных матерях, поглаживающих руками в белых перчатках своих выросших сыновей по макушкам и погонам, в чопорных старушках, делающих замечания юношам. Они все посещали Пальеру так редко, что любой увидевший это прекрасное собрание удивлялся тому, как можно было жить здесь без каждой из них. Возможно, пробудь они в пансионате немногим дольше, весь Пальер-де-Клев превратился бы в рассадник интриг, ссор и разврата. По крайней мере, так всегда говорят местные учителя. Но сейчас присутствие дам было естественным и правильным, и оно приводило это вышколенное место в подвижный порядок с милыми хлопотами и уютной суетой. Тристан наслаждался им особенно жадно: он не знал такого никогда.
Гаро потащил Тристана знакомиться с родителями и младшей сестрой. Его матушка очаровательно улыбалась, говорила, что Гаро много писал о товарище. Она жеманно скрывала свое расстройство: сегодня сын сообщил им, что твердо решил стать рыцарем-пальером, а не просто окончить школу. Очевидно, мать надеялась изменить его решение. Тристан знал об их спорах в переписке, и все же эту женщину ему было по-своему жаль. Поблизости стояла семья Оркелуза. Тот, закатив глаза, вынужденно представил их родне Гаро.
– Очень приятно! – обе леди, их матери, пожали друг другу кончики пальцев. – А этот юноша?..