– Ты, наверное, замечал признаки болезни. Эта женщина твердо решила уничтожить себя, и алкоголь только ухудшал положение. Если бы я не установил камеры наблюдения на балконе, я бы никогда не смог доказать…

– Камеры? – Щеки Брета вспыхнули от жаркой ярости. – Ты за нами следил?

– Мне нужно было доказать, что она очень опасна, – мягко ответил отец. – Для себя. Для тебя. Теперь она сможет получить ту помощь, которая ей необходима.

– Помощь? – прошептал Брет, пытаясь понять смысл слов отца. Да, его мать постоянно ограничивала себя в еде, и да, она много пила на вечеринках, но Брет делал бы то же самое, если бы был взрослым. Эти вечеринки были ужасными. И миссис Кармайкл скучала. Чувствовала себя неудовлетворенной. Балериной, заключенной в стеклянный шарик со снежной метелью внутри, которая пытается извлечь максимальное удовольствие от происходящего.

Он открыл рот, хотел сказать что-нибудь в ее защиту, но отец перебил его, обняв рукой за плечи. Брет не помнил, когда они в последний раз прикасались друг к другу не на публике.

– Пока твоя мать набирается сил, тебе тоже надо стать сильнее. Все эти хихиканья и танцы вдвоем… это было мило, когда ты был маленьким ребенком. Но для мальчика твоего возраста это нездорово.

Брет прищурился. Никогда прежде он не подозревал, что наносит себе вред, танцуя с мамой. Время, которое они проводили вместе, было единственным, что позволяло ему терпеть такую жизнь. Но теперь, под взглядом отца, у него все сжалось в груди, и возник спазм в желудке.

– Я смогу стать сильнее, – пообещал он. – Я стану самым сильным, и тогда она вернется.

– Ты можешь постараться, – сказал отец, отводя с его лба кудри. – Может быть, мы сможем тренироваться вместе. Я научу тебя драться, а когда она увидит, как ты стараешься, ей тоже захочется постараться.

– И тогда она вернется домой, – заключил Брет, он уже планировал, как станет большим и сильным, таким, как хочет отец. Как это необходимо матери. Его никто не сможет остановить, и мать вернется.

Теперь, сидя на кровати в особняке на Черри-стрит, он вспоминал все те жертвы, которые принес, чтобы вернуть мать домой. Он отказался от танцев. Отказался от веселья. Он искоренил в себе все приятные, элегантные черты, но она все равно не вернулась домой.

Даже после того, как ей стало лучше. Даже после того, как она ушла из того заведения. Вместо этого она встретила другого мужчину и завела другую семью. Она пошла дальше.

А теперь, похоже, Паркер тоже пошел дальше. Брет слышал его голос за стенкой, он что-то тихо говорил единственному человеку, который был ему небезразличен. Руби Валентайн. С минуту Брет просто сидел и слушал их голоса. Когда воцарилось молчание, Брету не пришлось напрягать воображение, чтобы понять, что происходит. Может, они сорвали друг с друга одежду прямо там и жадно набросились друг на друга на кровати Паркера? Неужели Брет должен это слушать?

Его живот пронзила боль, и он поднял с пола коробку. Внутри лежал один-единственный листок бумаги, он достал его и покорно прочел:

«Это будет быстро. Безболезненно. Именно так, как ты хочешь».

Брет достал из кармана кастет, переложил из одной руки в другую. Из левой в правую. Потом из правой в левую. Готов ли он это сделать? Он слышал, как Паркер опять что-то говорит, слышал смягчившийся голос Руби, и принял решение.

Кастет выскользнул из рук, сердцебиение утихло. Он снова накрыл крышкой коробку. Листок бумаги лежал на кровати, и он оставил его там, а коробку затолкал под матрас, туда, где одноклассники ее не найдут.

Потом принялся уничтожать улики.