– Любомира, дай парню пирогов, а то останутся мальчики голодными, – скомандовала Марта. – Есть ведь, наверное, напечённые? – и забрала малыша у стряпухи.

– Дык аж три разных, хозяйка, у нас нонче есть. – Всплеснула руками бабуля. – С капусткой, с лесной ягодой и с мясцом сготовили! Побегла я, сейчас все их наложу, – и она поспешила в стряпную.

– …Ну вот, а потом как пластуны всех со стен повыбили, так мы с ними развернули свои самострелы во двор – и давай уже сверху бить латников. Там расстояние-то небольшое было, от силы шагов двести, да и то навряд ли. Так болты со звоном в броню входили, аж этот звук до нас на стены долетал, – рассказывал во взводной горенке Митяй. – Ну а потом наши рубаки поднажали, и шведы поскорее в главную цитадель рванули. А кто прямо там же руки вверх задрал и свои мечи на мостовую бросил. Ну и дальше уже бой внутри самой цитадели шёл. Там такие переходы узкие, был бы у свеев дух на высоте – положили бы в них наших обильно. Но не те они уже были, совсем не те. Понятно ведь уже всем было, что им там счёт жизни на минуты шёл. А тут ещё со всех сторон ревут: «Ge upp och håll dig vid liv! Ge dig i kung och hertiginna Errickson, ge upp och lev vidare! Vem som inte överlämnar kommer att dö!»[11] Что мы, зря все эти три года иноземные языки у себя тут учили? Ну, шведы и там тоже побросали свои мечи. Жить-то ведь всем охота, а тут ещё у них сомнение появилось: а может, и правда именем короля их сейчас здесь бьют? Как-никак, а его сестра герцогиня рода Эрриксонов в сем замке была заперта и в нём же голодом со своим младенцем морилась. Как у нас там говорят на латинском наречии? Психология, да? Вот, братцы, точно, она самая! Пригодилась всё-таки!

– Ну а потом комбриг этого рыжего Ральфа, что у него в Тавастии меч стащил, разом срубил, а мы с ребятами нашу Марту-Марию побежали искать. Оказалось, что её служанка Эмма в кладовой дальней прятала. Молодец девка, одна из всех там её подкармливала и поддерживала в заточении. Ещё и против нас с каким-то ржавым ножом вышла, не побоялась даже, – и, вспоминая былое, Митяй усмехнулся. – Там сейчас около неё с самого шведского Сёдерделье начал рыжий Фрол крутиться, ну, тот, что из судовой рати дядьки Молчана. Драчливый такой, забиячливый, ну, вы его знаете, он «Георгия» сегодня за лихой абордаж получил.

Ребята, плотно набившиеся в горенку, дружно закивали и загомонили:

– Да знаем мы его, знаем, ты лучше дальше рассказывай, на что нам про все эти женихания слушать?

– Так что рассказывать-то? А дальше уже сам путь до нашего Новгорода был. Ну а потом как раз про женитьбу рассказ, вы уж извиняйте. Комбриг с нашей Мартой-Марией в храме Антониева монастыря обвенчались, церковь там такая красивейшая, други! А перед этим они, конечно, с Лёнькой покрестились в православие, всё чин по чину, все как и положено, и её Эмма-служанка тоже вместе с Мартой наш православный крест приняла. Ну а дальше было посольство литвинское, и потом уже долгий путь домой. У вас-то тут как? Как жили-то вы, братцы? – и он обвёл глазами друзей, плотно набившихся в небольшой комнатушке.

На печурке в большом горшке грелся традиционный ягодно-медовый взвар, который помешивал длинной ложкой Сёма. А по всей комнате и даже, пожалуй, по всей казарме выпускного четвёртого курса разносился запах пирогов.

– Доставайте, братцы, чай, уже разогрелись в духовке, как бы не ссохлись они там. – Кивнул Лёшка сидящим у дверцы духовой пещерки.

Три огромных пирога, откинув заслонку, выложили на столик и начали их на нём резать.

– М-м-м! – У всех потекли слюнки.

– Вот это пирог, вот это я понимаю! – восхитился Оська. – Никада прежде я такой не едал, даже когда с мамкой жил, – и в его глазах отразилась грусть.

– Налетай, братва! – скомандовал Митяй. – И ты давай, Славка, тяни свой кус, чай, не перваш-головастик теперича, так что заканчивай нам тута вот стесняться!

– Ну что тебе рассказывать-то, Мить? – спросил друга Петруха. – Вам ведь и слушать всё это неинтересно будет. Два месяца у нас здесь ломовая работа шла. В грязи, в мокроте и в поте лица мы возились. Всё ратное учение побоку пошло, главным было – это урожай спасти. Таскали мокрые снопы с полей на овин, веяли там зерно и сушили. Овощи выковыривали из огородов и мыли их, опять же сушили, а потом закладывали в бурты. Вот только неделю как перед вашим приходом все свои работы уже закончили. Всё, что могли, то сумели сохранить, ну а что-то пропало, что уж тут поделать, – и он развёл руками. – Мы вот боимся подумать, что же по всей остальной земле будет? По рассказам ладейщиков, ведь и в Смоленском, и в Торопецком, и в Полоцком княжестве до сих пор, не прекращаясь, обложной дождь льёт. Северные земли Владимирского, Ростово-Суздальского, Черниговского, Рязанского княжеств все в сплошном ненастье. Мы-то запаслись тут на года, а что же с простым людом вокруг будет? У многих ведь родичи, братья, сёстры, мамки с батьками там остались. Как же с этим теперь быть, Мить?

– Ну что я вам скажу, братцы? – Нахмурился взводный. – Зная своего батьку, думаю я, что без вспоможения людей мы не бросим. Иначе для чего же столько зерна и всякого припаса на хранение у себя заложили? И ведь не только у нас, а и в стольном Новгороде, и в Торопце, и на Ладоге – везде всё, что было свободным из складов, то теперь уже припасами забито. Ещё и зимой, я слышал, санными караванами из Булгарии и из дальних Киевских земель рожь сюда вывозить будут. Там приказчики Путяты хорошо пробежались, просто вывезти они пока ничего не смогли.

– Ну, тогда ладно. – Зашевелились парни. – Чай, не допустим людского мора, поможем своим землякам!