– Ну, начинается! – проворчал Сотник, осерчав. Но ничего сделать он не успел. Совершенно незаметно для всех зрителей, да и самих участников всего этого действия, откуда-то сбоку выскочил вдруг командир ладейных Боян Феррапонтович. Раздалось два глухих шлепка затрещин, и обоих «петухов» отшвырнуло к разным бортам.
– Всю дорогу у меня трюмы драить будете! – рявкнул зло подпоручик.
– Тебе потом до весны все ладьи ещё в поместье смолить, Фролка, а по тебе, Лютень, Варун Фотич уже сам будет решать, как быть, но думаю, что мало тоже не покажется, уж я-то его норов хорошо знаю! В походе ссору затеять решили, стервецы?! От безделья измаялись?!
Виновники торжества, похоже, только сейчас осознали все те риски, что принесла им эта глупая ссора, и они, резко развернувшись, попытались было прошмыгнуть к корме, чтобы там затеряться среди народа.
– Стоять! – кровожадно прорычал Боян. – А ну-ка, орёлики, скребки в зубы – и пошли скамьи да палубу драить! До вечера всё дерево желтизной не будет блестеть – так я вас точно тогда в трюм отправлю мириться. Вы у меня за это плаванье все трюмы теперича отскребёте! И не зыркай там, пластун, своими зенками! Я на время плаванья тут хозяин! А не нравится – так иди вон к комбригу пожалуйся. Поглядим тады, что с тобой тогда будет!
– Не, не, дядька Боян, извиняй, я это, я же за скребком пошёл, – пригнув голову, пробормотал Лютень и поплёлся за инструментом.
– Ну почему мне всегда правой-то достаётся? – пробурчал рыжий Фрол, потирая горящее огнём ухо и догоняя соперника.
– Вот ведь что, Андрюша, любовь делает! – проворчала Марта и укоризненно посмотрела на мужа. – А ты мне даже рукавички за всё плаванье не сшил. Эх ты-ы… – и величественно кивнув Эмме, герцогиня направилась к кормовой каюте.
– Да ё-моё! – пробормотал Сотник. – Эти трое здесь, значит, хороводятся, а я тут ещё и крайним остался! Весело, блин!
– Я всё слышу, Андрей! – раздался голос любимой. – А мальчиков так карать всё же жестоко. Понимаю, ну, день наказания им для порядка, но вот на всё плаванье – это уже слишком! Ты бы поговорил с дядей Бояном, а? Это же любовь, милый! – и Марта, нежно улыбнувшись, закрыла дверь каюты перед носом у мужа.
Дни тянулись за днями. На судах было очень тесно. Вместе с грузами и со сводной сотней в усадьбу уходило немало семей и близких воинов. На палубах и под натянутыми тентами часто слышался детский смех и женские голоса.
При подходе к южному берегу Ильмень-озера караван судов разделился. Большая его часть пошла в реку Полу, а пять ладей вошли в Ловать, чтобы доставить зерно в Торопецкое княжество и в Холмскую крепость. Дня через три после прохода через Ильмень Андрей пересел на замыкающую ладью. Именно в ней и шло всё семейство мастера-стеклодува из Богемии.
– Мартин Горст, господин барон, – поклонился, представляясь, стекольщик. – А это моя жена Ирма и наши дети.
Немолодая, аккуратно одетая женщина в тёмном пуховом платке поверх длинных светлых волос и в накинутой сверху платья из плотной шерстяной ткани меховой телогрейке присела в глубоком поклоне и подозвала пятерых своих отпрысков. Двое уже довольно взрослых парней-близнецов, с виду лет около четырнадцати, и три девчонки от пяти до десяти лет дружно повторили приветствие вслед за своими родителями.
– Всё ли хорошо у вас, нет ли каких-нибудь ко мне просьб или, может быть, жалоб? – обратился к Мартину Сотник на довольно хорошем немецком. – Может быть, у вас есть вопросы по питанию, или же вашей семье не хватает тёплой одежды? Вечера здесь сейчас стоят холодные, а тут ещё и эта постоянная сырость. – Кивнул Андрей на пасмурное небо.
– Нет, нет, что вы, господин, мы ни в чём не нуждаемся и испытываем все те же трудности в этом пути, что и все. Нам было бы грех жаловаться. – Развёл руками мастер и вопросительно посмотрел на Сотника. – У господина барона есть ко мне вопросы? Я с удовольствием и искренне на все их отвечу, – и он опять поклонился.
– Да, я прежде всего хотел бы познакомиться с тобой, Мартин, и со всем твоим семейством, – ответил Андрей и вежливо кивнул жене мастера. – Вы можете заниматься своими делами, Ирма, а мы сейчас просто поговорим с вашим супругом.
– Похоже, мне вас сам Бог послал, господин Горст. Я ведь давно мечтал открыть в своём поместье стекольное производство. Но сколько бы ни пытался начать это дело, у меня до него всё никак руки не доходили. Уж больно это сложное и ответственное ремесло, я вам скажу. Тут нужно много особых навыков и приспособлений иметь.
– О да, господин барон, – соглашаясь, кивнул стекольщик. – Даже у меня, хотя я в этом деле с самых малых лет и учился у своего отца с дедом, и то до сих пор возникает много трудностей в этом производстве, а порою случается и досадный брак. Вынужден признаться, что, работая почти что четыре десятка лет, я так и не постиг ещё всех вершин в этом сложном искусстве. Слишком много в нём своих тонкостей, и не всё здесь зависит от самого человека, а многое – ещё от грамотно подобранного и качественного материала, и даже просто от того же везения и удачи.
– Ясно. – Покачал головой Сотник. – А что это за история с вашим преследованием богемскими властями, и почему вы были вынуждены так быстро скрыться из родных мест? Расскажите, если это, конечно, не секрет.