Но я совершенно не помнил того, чтобы она делилась столь важным фактом. Такое забыть невозможно.

— Нет, не говорила.

— Я уверена, что говорила. Мама умерла от рака, когда мне было пятнадцать, а потом через год папа покончил жизнь самоубийством, потому что он так и не смог принять ее смерти.

Внутри все похолодело.

— Ты определенно этого не рассказывала. Боже мой, Чарли. Это ужасно.

Взгляд исподлобья.

— Но это же объединяет, не так ли? Мы оба сироты, — она уставилась на стол, а потом на меня. — Мы оба были одиноки.

Я попытался найти какие-то уместные слова, но она опять меня опередила:

— Ладно, пора вернуться к работе. Снова Шарлотта, — она встала, поцеловала меня в губы и сказала, что будет около семи.

Весь путь назад до метро я ломал голову в поисках дыр в моей памяти. Был у нас с ней прежде какой-либо разговор о родителях? Я что-то об этом спрашивал? И не мог вспомнить ни одного ее слова на эту тему.

Я почти ничего не знал о прошлом Чарли, кроме того, что она из Лидса. Впрочем, она рассказывала мне несколько баек времен детства и учебы в университете. Например, об обмороке на концерте «Грин дэй» или о выходных с друзьями в караоке-баре и как она потом разбила машину.

Я знал наизусть ее тело, вкус и запах, знал, как ощущается каждый кусочек ее кожи под моими пальцами. Слышал ее голос и интонации, когда засыпал. Мне было известно, какую музыку она любит и какими художниками восхищается, какие ей нравятся вина. Но ее прошлое оставалось для меня тайной.

Я решил изменить это и начать больше рассказывать ей о себе, ожидая зеркального ответа. Хотя она и так уже знала значительную часть моей жизни. Ведь я знал и чувствовал — хоть вслух это еще и не высказывал, — что был влюблен в нее.

Дома в почте меня ожидало несколько писем.

Одно — от Саши с новыми сведениями о ситуации с Лэнсом.