Вот до чего я дошел.

«Балаган» прежде был шалым журнальчиком, костяшки в кровь, его адвокаты трудились не меньше мальчиков на побегушках. Потом его поглотил концерн «Тубусими», и ребята получили внутреннюю инструкцию — перечень родственных «Тубусими» компаний и людей, которых не следует огорчать. Тринадцать страниц, две колонки, через один интервал. В конце следовало краткое уведомление: зарплата снижается на десять процентов, добро пожаловать в дружную семью «Тубусими».

После этого лучшие парни из «Балагана» свалили, но мой приятель Такэси все еще гнул там спину. Хорошим писакой его не назовешь, но он славный парень. И если в Токио что-то затевалось, Такэси узнавал об этом одним из первых.

Я набрал его номер. Такэси подошел только после шестого гудка.

— Ч-черт! — прошипел он в трубку. — Хватитуже! Нечего звонить мне на работу. Ясно?! Делаю все, что в моих силах. Оставьте меня в покое!

— Это Чака, — представился я.

— А?

— Это ты о чем?

— Да так, — хихикнул он. — Обознался. Шутка, долго объяснять. Как дела, Билли? Слыхал, ты устроил разборку с господином Тондой? Челюсть ему сломал?

Я не ответил. Я вспоминал, кто это вывел такой закон: лживые слухи распространяются быстрее правдивых?

— Не могу тебя осуждать, — продолжал Такэси. — Знаешь, что этот тип сделал с ручной обезьянкой Анны Вонг? Я с тех пор и смотреть на бананы не могу. Гадость какая! Пакость, да и только!

— Верю на слово, — сказал я. — А ты так и живешь в коробке?

С год тому назад Такэси поселился в центральном парке Синдзюку в домике из картонных коробок. Оборудовал настоящую двухкомнатную квартирку: гостиная, спальня и кухонька. Утеплил свое жилье голубым брезентом. Стены были из толстого картона, не хуже, чем в большинстве токийских домов. Настоящие бездомные могли ему позавидовать.

Тем не менее по японским понятиям даже заговаривать о картонном домике было невежливо. Впрочем, чего и ждать от Билли, он же гайдзин! Мне кажется, Такэси моя неделикатность даже радовала, потому что больше поговорить на эту тему было не с кем.

— Ну, ты же понимаешь… — завздыхал он.

С его женой я был знаком, так что, можно сказать, понимал. Такэси именовал свою супругу окура-сё, то бишь «Министерство финансов». Иными словами, она его обанкротила. Жить госпожа Такэси желала не иначе как в дорогущих апартаментах в Эбису, однако, по ее мнению, квартирка была тесновата для двоих. Не знаю, почему Такэси не разводился. Однажды он попытался объяснить мне свою позицию, сыпал положенными словами: самопожертвование, долг, ответственность. Я все равно не понял, и тогда он вздохнул и сказал, что я не японец.

— Как поживает та девчонка, с которой ты хороводился? — напомнил мне Такэси — яд так и сочился из его голоса. — Кажется, ее Сара звали?

— Лучше не бывает. Собирается уходить из журнала, а меня обозвала гусеницей.

В трубке воцарилось молчание.

— Гусеницей? — пробормотал наконец Такэси. — Да, крепко она тебя. Впрочем, по заслугам.