— Это что ж, дядька, нам таперича дальше от Москвы ехать надобно? В этот самый Китай-город?
Дядька Козьма усмехнулся.
— Да нет, Тимофей Дмитрич, этот Китай-город прям посередь Москвы стоит. Вон его стена впереди виднеется. А прозван так от киты[27], из которой раньше его стены устроены были.
Тимофей ошарашенно кивнул. Да уж, велик город Москва, эвон сколько в нем городов разных построено…
Подворье боярина Сабурова оказалось огромным. И полным народу. Они спешились у распахнутых ворот, и дядька Козьма, стянув с головы шапку, осторожно приблизился к дюжему дворовому, стоявшему у ворот с бердышом в руках.
— Ну чего тебе? — недовольно рявкнул тот. — Не подаю! На паперть иди!
Тимофей насупился. Конечно, дядька Козьма в изношенном армяке смотрелся не очень, но он вой русский, за Русь кровь проливал, так чего этот… этот… мордатый так на него гавкает, аки пес. Па-адумаешь, на Москве живет! Где бы та Москва была, коли не такие, как тятенька и дядька Козьма? Давно бы все в татарской неволе горе мыкали…
Но дядька уже совал дворовому грамотку. Тот, брезгливо кривя губы, скосил взгляд на грамотку, потом поднял взгляд на Тимоху.
— Этот, что ли? Этот — пусть проходит. А сам — ступай. Тут тебе не постоялый двор…
Дядька Козьма униженно закивал головой и торопливо подбежал к Тимохе. Скинув с седла мешок с его рухлядью, он помог мальчику спрыгнуть с лошади и, на мгновение замерев, тихо произнес:
— Ну вот и все, Тимофей Дмитрич, довез я тебя куда было велено.
Тимоха несколько мгновений смотрел на дядьку внезапно повлажневшими глазами, а затем рывком даже не бросился, а влип в его могучую грудь, обхватив его обеими руками. Тот замер, потом шмыгнул носом и сказал таким… напряженным голосом:
— Ну будет, будет… чай, не навек прощаемся. Свидимся еще… А ты… ты вот что… ты учись справно… старайся… чтобы батюшка, с небес на тебя глядючи, радовался…
Через двор Тимофей шел, все время оглядываясь. Но когда он добрался до указанного дворовым крыльца, дядьки Козьмы за воротами уже не было. Тимофей вздохнул, утер предательскую влагу с глаз и двинулся вверх по ступеням.
— Значится, «отрок Тимофей, сын Дмитрия, из дворян рязанских», — пробурчал себе под нос важный дьяк, приняв от Тимохи грамотку, и поставил в длинном списке, что лежал от него по левую руку, жирный крест. После чего повернулся и с силой стукнул в бревенчатую стену.
За стеной что-то стукнуло, брякнуло, и в следующее мгновение в приоткрытую дверь просунулась чья-то заспанная рожа.
— Ты, Паньша, проводи-ка отрока Тимофея к остальным
— Слушаюсь, Дамиан Никитич, — отозвалась рожа, и Тимофей двинулся за дворовым холопом в новую жизнь…
Школьные отроки обретались в дальних клетях. И было их, на взгляд Тимохи, едва ли не сотня, а то и поболее. Когда Паньша, толкнув дверь, вошел в большую горницу и, окинув взглядом помещение, кинул мешок с рухлядью Тимохи на свободную лавку, взоры всех присутствующих тут мальчишек обратились на вошедшего. И стоило Паньше выйти за дверь, как Тимоху окружили несколько человек.
— Откуда будешь, новик?