— Ах ты, — заорал дьяк, — держи его, держи!

— Стойте! — завопил я. Никакого плана у меня так и не появилось, так что приходилось импровизировать: — Стойте! Не трогайте его!

Я все-таки был не просто сопляк, но еще и царевич, поэтому оба дознатчика замерли, настороженно глядя на Немого татя. А тот, хрипя и подвывая, пополз ко мне, извиваясь всем телом. Наверное, своим звериным чутьем он угадал во мне того, кто каким-то чудом может избавить его от неминуемой и мучительной гибели, которую он явно чувствовал, но причины которой не мог осознать. Он же все делал так, как его учили? И поэтому он готов был отдать мне всю свою преданность, как отдавал ее прежним хозяевам. Я едва не застонал… Ну как, как его вытащить? И тут меня озарило! Он… он должен стать чудом! Другого варианта нет. Вот только… а, ладно, когда не помирать — один день терять. Когда я сцепился с Ханом за ту нефтебазу, мне тоже предрекали, что я не проживу и недели. Однако вот жив до сих пор, хотя, естественно, не благодаря, а вопреки стараниям Хана.

— Развяжите его!

— Чего?! — проревел дьяк, воззрившись на глупого сопляка, возглашающего совсем уж непотребные вещи.

Я напрягся. Сейчас — или никогда!

— Развяжите его, я сказал!

Ох как я тянулся перед ним, как сверлил его яростным взглядом. Да кто ты такой — смерд, раб, холоп, чтобы противиться мне? МНЕ! Я — твой государь, уже сейчас, и возраст тут не помеха. Я — государь, понятно тебе, и слово мое — закон и правда!.. Все это я изо всех сил пытался внушить этому крупному и сильному мужчине, на раз ломавшему любого, даже самого крепкого татя, вожака огромной ватаги, убивца, на душе которого висели десятки, а иногда и сотни смертей. Дьяк несколько мгновений пялился на меня, но затем неуверенно покосился на своего помощника.

— Вы это… ваше величие, нельзя же… а ну как озоровать пойдет… он же четырех боевых холопов…

— Ты, — я повернулся к подьячему, — бегом к караулке. Зови стрельцов! Пусть берут только бердыши.

Тот бросил ошеломленный взгляд на своего начальника, но Микула все еще пребывал под моим воздействием и не обратил на вопросительный взгляд помощника никакого внимания. Поэтому, выждав несколько секунд, подьячий молча положил плеть и устремился к лестнице.

— Ты, — повернулся я к Микуле, — хватай его и иди за мной. Потому как явлено нам чудо великое. Господь душу этого татя отворил и милость ему явил немыслимую.

Дьяк открыл было рот, пытаясь что-то возразить, но я не дал ему заговорить.

— Бери, я сказал! Кто ты, чтобы спорить с Господом нашим?!

Дьяк суетливо дернулся и, поднатужившись, взвалил на плечо гигантскую тушу Немого татя…

Стрельцы встретили нас уже перед самой Соборной площадью.

— Это кто здесь… — грозно начал десятский, но я не дал ему продолжить:

— Молчи, стрелец! Ибо не я сейчас приказываю тебе, а сам Господь велит нам всем исполнить волю его!

От такого заявления стрельцы пришли в некоторую оторопь и послушно последовали за нами. Тем более что идти было уже недалече.

— Бросай, — приказал я Микуле, когда мы вышли в центр Соборной площади.