— А верно ли бают, что царевич болезный, — встрял Прокоп, — падучая у него и немощь в членах?
— Бают, — солидно согласился Митрофан. — У нас на конюшне дядька Никита сродственницу на женской половине палат имеет. Так вот она сказывала, что царевич на Пасху болел сильно. Немчину-дохтура ему вызывали, а сама царевна Ксения за брата молилась жарко. Да вона она…
И все развернулись в ту сторону, в которую указывал Митрофан.
— Лепая какая, — зачарованно произнес Лука.
— А то! — гордо произнес Митрофан. — За нее сам кесарь римский сватается[10].
Но тут толпа заволновалась, закричали:
— Выходят! Выходят! — И мальчишкам стало не до лицезрения царевых отпрысков…
— Моя, отдай!
Аким полетел кувырком от сильного удара в плечо, не выпустив, однако, деньгу, которую выудил из пыли рядом с обрезом красного сукна, расстеленного в виде дорожки от ступеней храма до того места, где стоял свадебный возок, украшенный рушниками, лентами и березовыми ветвями. Народ кинулся подбирать деньги, едва свадебный поезд тронулся, поэтому на самом сукне все было уже поднято. Но вот по сторонам дорожки еще был шанс наткнуться на какую-нибудь затерявшуюся и затоптанную дружками, величальницами и всякими сродственниками жениха с невестой монетку… Больно шмякнувшись на бок, Аким сунул деньгу в рот, за щеку, где уже уютно была устроена еще одна (это ж какое богатство-то, матерь божья!), и развернулся к обидчику. Это был довольно кряжистый парень, гораздо старше Акима, лет двенадцати от роду, одетый в добротный армяк. Сейчас он возвышался над мальчишкой, сверля его злым взглядом.
— Моя, — прорычал он, — отдай. Я первый углядел.
— А я первый поднял, — резонно ответил ему Аким, косясь по сторонам: где ватага-то?
Евойные ватажники увлеченно ковырялись в толпе мальчишек и юродивых, перетряхивавших пыль.
— Ах ты… — прошипел парень и, ухватив Акима за шкирку, грубо полез грязными пальцами к нему в рот, пытаясь извлечь оттуда богатство, которое по праву считал своим.
Аким стиснул зубы и отвернул лицо.
— Отдай, — пыхтел парень, безуспешно пытаясь лишить Акима законной добычи.
А тот изо всех сил ерзал во вражеских руках, одновременно пытаясь не дать супротивнику завладеть найденным и вывернуться. Но в одиночку освободиться никак не получалось.
— А-а-а-а!
Бумс!
Аким полетел на землю, но на этот раз вместе со своим обидчиком, чего тот, похоже, совершенно не ожидал. Поэтому в следующее мгновение Аким почувствовал, что свободен, и, воспользовавшись этим отрадным фактом, быстренько, даже не вставая, а так, на четвереньках, отполз в сторону.
— Ах ты, Митроха, вдовий сын! — свирепо прорычал его обидчик, поднимаясь на ноги. — Ну ты сейчас у меня получишь…