Рязанов. А при чем возраст?

Кабачков. А вдруг не справитесь. А мы сможем. Мы выхватим из ваших натруженных рук знамя сатиры и юмора. Более того — мы посвятим этот концерт вашей памяти.

Рязанов. Да нет, вы знаете, не торопитесь, я же еще не умер…

Кабачков. И кого вы нам можете предложить? Нафталин типа Жванецкого?

Рязанов. Ну я бы попросил Жванецкого не трогать — это мой друг!

Кабачков. Кстати, мой тоже, я к Жванецкому прекрасно отношусь. А к нафталину — еще лучше. Но, мой дорогой, в современном шоу должен быть драйв, экшен. Если мы хотим обеспечить реальный пост-продакшен, нужен мощный промоушен, чтобы был бренд и не было ребрендинга. Понятно?

Рязанов. Нет.

Кабачков. Вот именно! Приходите, если сможете, спасибо вам за все».

«Далее мы продолжали искать приметы нашего уникального времени, — пишет Рязанов в заключительной главе последнего издания своих мемуаров. — Власть срослась с уголовщиной. Мы ввели в сценарий господина Коляна, „помощника практически всех депутатов Госдумы“, зловещего субъекта, олицетворяющего уголовщину, вооруженного всяческими легальными высокими „корочками“. Он покупает недвижимость и, в частности, купил дворец, где будет проходить новогодний праздник. В новогоднюю ночь он намерен ввести туда ОМОН, который сейчас охотно служит любому толстому кошельку, и захватить здание. За солидную взятку он покупает согласие Кабачкова, который осуществляет организацию новогоднего шоу. Ситуация очень современная в стране, где законы управляются сильными и богатыми так, как им надо, как выгодно, как удобно».

Хеппи-эндом при таком раскладе вроде бы и пахнуть не могло, но ближе к концу фильма командир ОМОНа (Дмитрий Певцов), прошедший Афган и Чечню, объявляет своим бойцам, что они не будут содействовать гнусному Коляну (Роман Мадянов), а вместо этого присоединятся ко всем, кто собрался в ДК встречать Новый год. И бойцы с удовольствием выполняют данный приказ.

Это было наиболее уязвимое место в сценарии (чем не преминули воспользоваться недоброжелатели Рязанова в немногочисленных печатных отзывах на фильм). Но режиссер и сам прекрасно сознавал всю натяжку данного финала: «Конечно, переход ОМОНа на сторону народа был в какой-то степени уступкой жанру, в жизни такое редко встречается, но новогодняя картина не могла закончиться избиением ни в чем не повинных людей». Не поспоришь.

В начале октября приступили к съемкам. Стартовал трехмесячный изнурительный марафон почти круглосуточной работы, который можно назвать последним творческим подвигом в жизни Рязанова. «Я приезжал со съемки домой около 10 часов вечера, ужинал, думал о завтрашнем съемочном дне и соображал, что я понятия не имею, как я буду завтра снимать. Но сил уже не было, я бухался в кровать и тут же засыпал. Примерно в три часа ночи (иногда в полчетвертого) я просыпался и шел к письменному столу, погружаясь в остатки своих умственных возможностей. Я натужно старался придумать решение сегодняшней сцены. За этим процессом я проводил время примерно до 7 часов утра. Потом я принимался истязать себя утренней зарядкой, на которую отводил примерно один час. Потом обливался холодной водой (два раза с головой), завтракал и в 9 часов утра с тупыми мозгами уезжал ваять с помощью четырех телевизионных камер что-то „бессмертное“. Возвращался я домой опустошенный после десяти вечера, ужинал и понимал, что совершенно не готов к завтрашней съемке».

Час на зарядку, завершающуюся обливанием, — это было святое. Рязанов с молодых лет приучил себя начинать каждый день с такой похвальной процедуры. И, вероятно, продолжал ее придерживаться до нескольких последних, уже чересчур отягощенных болезнями, лет жизни.

В «Карнавальной ночи-2» Рязанов еще выглядит молодцом. Режиссер не только исполнил здесь самую продолжительную за всю свою фильмографию роль как актер (пусть даже играть пришлось самого себя), но и впервые позволил себе спеть в собственной картине. Его дуэт с Эммой Абайдуллиной получился всецело душещипательным. Музыка Алексея Гарнизова, слова Эльдара Рязанова, исполняют режиссер и редактор фильма:

В целом «Карнавальная ночь-2» была гораздо приятнее и человечнее практически любого другого новогоднего шоу на российском ТВ за все предшествующие ей постсоветские годы. Понятно, что снимать подобные шоу — это в принципе не уровень режиссеров рязановского масштаба; но, с другой стороны, если рассматривать вторую «Ночь» в контексте не художественных фильмов Рязанова, а его телевизионных программ, всякие претензии к ремейку отпадут сами собой. «Андерсен» — достойное завершение кинематографической карьеры; «Карнавальная ночь-2» — столь же достойное завершение карьеры телевизионной. И никакого маразма, как бы ни злословили зоилы, нет ни там, ни там. Есть топорность, есть китч, есть элементы безвкусицы — но гораздо в меньшей степени, чем у абсолютного большинства прочих деятелей отечественной культуры тех лет (о нынешних годах и упоминать не стоит). А XXI век, увы, уже не такое время, в котором художник мог бы вовсе отречься от всяческой пошлости и не допустить ее в свои творения. Искусство все-таки не может не отражать текущую жизнь, пусть даже помимо авторской воли.

Отзывов на рязановский авторемейк, как уж сказано, в СМИ практически не было: рецензировать новогодние телешоу не принято, да в обычных случаях — и нелепо.

Но все-таки некоторые авторы кое-что написали о последней работе Рязанова — и среди них нашелся даже человек, которому вслед за режиссером удалось поставить своеобразный рекорд на ниве «Карнавальной ночи». Владимир Бушин, вероятно, был единственным критиком, написавшим в печати об обеих рязановских «Ночах» в год выхода каждой из них. И ремейком, в отличие от оригинала, публицист предсказуемо остался недоволен. Прошелся он, в частности, по вышеописанному сказочному финалу постановки:

«Прослушав две-три чувствительные песенки со сцены Дворца культуры, видимо, на слова члена Союза писателей Рязанова, омоновцы решительно заявили, что проклинают своего шефа и переходят на сторону защитников ДК, на сторону трудового народа! Да еще и тут же с ходу включились в концерт художественной самодеятельности: их командир пропел песенку о том, как тяжела участь омоновцев, какие ужасные душевные муки переживают они, как терзаются, когда на митингах и демонстрациях колошматят студентов, дубасят пенсионеров, мордуют старушек, когда вышвыривают из квартир многодетных обнищавших неплательщиков. Оказывается, при этом у омоновцев сердце кровью обливается… Сюжетец сей, пожалуй, абсолютный рекорд художественного холуйства перед режимом. Это уже не „Карнавальная ночь — два“, а „Карнавальная дичь — один“. Непонятно, почему Путин дал Рязанову орден только 3-й степени?»

Орден «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени дал Рязанову не Путин, а Ельцин — еще в 1996 году. Ошибся Бушин и в том, что приписал режиссеру желание выслужиться перед режимом. Напротив, во второй половине двухтысячных Рязанов перешел в открытую оппозицию этому самому режиму, критикуя действия власти в интервью и неустанно подписывая вместе с другими деятелями культуры открытые протестные письма. Это было абсолютно последовательное поведение: зная Рязанова, его образ мыслей, его незыблемые на протяжении всей жизни нравственные постулаты, можно было заранее не сомневаться, что политика Российского государства в нулевых и десятых годах не могла вызвать в режиссере ничего, кроме отторжения и протеста.

Вот характерные выдержки из рязановских высказываний тех лет.