Ортега разбирает последовательно и внимательно, может ли прийти ответ на этот Вызов человека-массы из «Нью-Йорка» или из «Москвы», и дает логичный ответ: конечно нет. Ни американизм (в силу молодости и варварства этой культуры), ни тем более русский большевизм (воплощающий самые отвратительные черты бесчеловечного тоталитаризма и угрожающий человеческой культуре и свободе) не могут стать желанной альтернативой. Но как тогда противостоять человеку-массе? Что ему противопоставить? Как его остановить?
Напомню вам: в первой половине жизни Ортега преимущественно размышлял об Испании, о ее судьбе и говорил, что ответ на это – интеграция Испанию в Европу. Во второй половине жизни он уже размышляет о судьбах самой Европы и выдвигает такую идею Соединенных Штатов Европы. Эту идею нужно понять не вульгарно. Этот лозунг отнюдь не означает, что эта идея – геополитическая, экономическая, политологическая или даже что Хосе Ортега-и-Гассет, как иногда сейчас вульгарно представляют, был великим предшественником появления современного ЕС, евро и чего-то такого. Конечно, он говорит про другое! Он не говорит просто: вот, давайте просто отменим все государства и создадим одно большое европейское. Повторяю, он говорит здесь не как политик и не как экономист, хотя здесь можно провести всякие параллели с ЕС. Он говорит прежде всего о сфере духовной, как и положено философу. Надо противопоставить жуткому накатывающемуся валу новых варваров европейские ценности. Европейцам надо вспомнить свое славное тысячелетнее европейское прошлое. Им надо вылезти из узких, тесных и архаичных камер своих национальных государств! Европа – как духовное понятие. Это духовные базовые ценности, гуманистические, либеральные, индивидуалистические, которые могут противостоять этому варварству.
Повторяю, на мой взгляд, все это не очень убедительно. Это действительно, как, например, у Франкфуртской школы: критика потрясающая, а положительная программа очень хромает. Но, повторяю, нужно требовать от мыслителя то, что у него есть, а не то, чего у него нет. И сама постановка этой темы уже важна. Тем не менее вот такая идея Соединенных Штатов Европы – как противоядие и как антитеза катастрофе.
В целом же Ортега-и-Гассет не полон пессимизма, но он полон тревоги. И он пишет: «Восстание масс может стать новым переходом к новой организации человечества, но также может быть катастрофой в его судьбе». Катастрофа не предопределена, но она вполне возможна. Как и положено экзистенциалисту, романтику, у него в центре – категория возможности, а не необходимости.
Может быть так, а может быть так. Может быть, мы победим восстание масс, остановим и преодолеем и его и рост раковой опухоли централизованного государственного бюрократизма, технократизма, а может, оно нас изничтожит всех. Может быть, прорвемся, а, может быть, провалимся и погибнем! Или – или, как говаривал Кьеркегор! То есть Ортега выдвигает эту идею Соединенных Штатов Европы, идеал, некоторые европейские ценности как альтернативу омассовлению, одичанию, деперсонализации.
Заранее предвижу ваш скептический вопрос: а что тут нового? Ну, в чем-то ничего нового: общая экзистенциальная идея о свободе как сути человека. Но, на мой взгяд, помимо того, что Ортега-и-Гассет зафиксировал кризис искусства, кризис культуры, кризис всего Нового времени, кризис картезианской парадигмы и попытался дать ей ответ в виде своего рациовитализма, он предложил некоторый интегральный взгляд на культуру Нового времени в разных ее сферах: эстетической, научной, философской, исторической – и предпринял попытку осмыслить и преодолеть ее в деталях и в целом. И, конечно, размышление о массовом обществе, о массовом человеке! Не он первый, не он последний, но он наиболее ярко и целостно сделал это. Мне кажется, это существенный вклад в развитие философии вообще и экзистенциальной мысли в частности. Вот поэтому он заслуживает нашего разговора сегодня. Вот это, наверное, главное, что я хотел рассказать об Ортеге-и-Гассете, о «них обоих».
Задавайте вопросы. Тем более что большинство из вас читали у Ортеги-и-Гассета как минимум «Восстание масс» и, несомненно, захотят сказать о нем свое веское слово.
– Скорее первое. Именно поэтому он и говорит, и настаивает, что нужно заменить чистый разум жизненным разумом. Чистый разум есть, господствует сегодня в познании, но, с точки зрения Ортеги, он со своей анонимностью нас завел в тупик.
– Я попытался об этом уже сказать. Повторюсь, что тут как с Ницше. Мне кажется, что можно истолковать его теорию о Сверхчеловеке и иерархичности по-разному. В принципе, там есть зародыши элитарного подхода. При очень большом желании и усилии там можно построить какую-то элитаристскую концепцию. Но можно и не строить! Для самого Ницше это не главное. То же и с Ортегой-и-Гассетом. Он очень противоречивый мыслитель. С одной стороны, он – романтик, с острым чувством «высокого и низкого» в культуре и человеке (что потенциально может грозить иерархическим миропониманием). С другой стороны, он – либерал, он против любых сословных или расовых концепций с жесткой фиксированной стратификацией. (В духе трех фиксированных «сословий» в платоновском полисе.) То есть я все-таки думаю, что тут важно избежать двух крайностей: это его окарикатуривание или его полное «отмазывание» от элитаризма. То есть карикатурный взгляд: что, вот, я говорю, человек-масса – это простой народ, и он должен пахать, а элита наверху. Такое понимание мыслей великого испанца, конечно, неадекватная чепуха. Потому что он на протяжении всей своей работы подчеркивает, что человек-масса может быть как наверху, так и внизу. И это характеристика психологическая, а не социальная. Повторяю, что он на этом не строит какую-то социальную концепцию, аристократическую утопию.
На мой взгляд, тут полезно немножко расширить перспективу понимания Ортеги-и-Гассета. Уместно напомнить такой треугольник: Бергсон, Тойнби, Ортега-и-Гассет. Три великих мыслителя, тесно связанных между собой. Друг через друга их проще понять. У Бергсона вот эта идея, сильно повлиявшая на Ортегу-и-Гассета: творческий порыв, творческое начало жизни и культуры; отсюда идея творчества, творческого меньшинства у Ортеги. И писавший примерно в одни годы (чуть позже) Тойнби – о том, что есть Вызов и Ответ. Он, кстати, тоже сочетал в своих воззрениях смесь либерализма и элитаризма. И что мы читаем у Тойнби, который, как и Ортега, находился под влиянием «жизненного порыва» Бергсона? В истории весь народ никогда не участвует. Осмысление Вызова и выбор Ответа – это всегда удел небольшого количества людей, которые поняли, в чем проблема, в чем опасность и как ее преодолеть. А потом еще вспомните старую идею греческого мимесиса. Они (эти немногие) за собой увлекли остальных людей и повели. И тут нет ни жесткого иерархического взгляда на мир, ни полного и последовательного либерально-демократического эгалитаризма. Вот, мне кажется, у Ортеги-и-Гассета что-то, напоминающее Тойнби в этом смысле.
…Опять же мой горячо любимый Николай Михайловский. Он, когда ставит тему «героя и толпы», говорит о героизации толпы! То есть каждый человек «толпы» должен выйти из толпы и стать героем, субъектом. Субъектом истории и субъектом своей жизни. Надо в принципе преодолеть момент отчуждения, манипуляции. Очевидно, что ни Тойнби, ни Ортега не ставят такой задачи – вообще уничтожить это разделение, превратить весь народ в субъект действия. Испанский философ считает, что народ принципиально и неустранимо несовершенен. И всегда лишь небольшая часть людей проявляет активность и ответственность. Он считает, что это нормально; плохо, когда совсем этих людей нет, а пассивная масса все заполнила. То есть, с одной стороны, не нужно выстраивать какую-то жесткую систему отбора, элит и толпы, а с другой стороны, невозможно, да и не нужно «героизировать толпу» (как мечтали народники, вслед за Михайловским и Лавровым), делать всех субъектом истории. У него тут такая средняя линия в политике. Позиция Хосе Ортеги-и-Гассета и Арнольда Тойнби (как либералов с сильным влиянием аристократизма Ницше и творческого порыва Бергсона) колеблется между последовательным эгалитаризмом и последовательной элитарностью. (Вспомните традицию либерализма еще с античных времен. Да, правит демос. Но… во главе демоса все-таки стоит аристократ Перикл, который направляет демос, руководит им и указывает, куда ему идти.) Он не строит социальную теорию о иерархии, но он и не чужд этим моментам. Ведь он – и человек Просвещения, и ницшеанец, и либерал, но и немного аристократ. Ему дорога демократия и равенство, но важно и высокое в культуре.
Здесь очень важно подчеркнуть, кто конкретно – «человек-масса», а кто относится к «творческому меньшинству», это никак не фиксировано, не объективировано (как, скажем, в концепции святого Августина до самого конца света неясно, кто – гражданин «Града Божьего», а кто – «Града Земного», ибо водораздел свершается в сердце человека). Здесь нет попытки построить на этой оппозиции социально-политическую конструкцию. (Могу это сказать в оправдание Ортеги-и-Гассета.) И ничто в принципе не мешает, кроме инерции и привычек, человеку выйти из состояния бессмысленного и пассивного «овоща» и стать творцом своей судьбы и истории.
– С моей точки зрения, именно это и является идеалом. Чтобы все (или почти все) люди стали субъектами, творцами и лидерами. А с точки зрения Ортеги-и-Гассета, это невозможно даже как мечта. Он, важно подчеркнуть, вообще здесь находится в обороняющейся позиции. Он говорит, что всю жизнь, всегда историю творило ограниченное количество активных и ответственных людей. А потом тех захлестнула волна, пришла толпа пассивных людей и захлестнула, утверждая собственное право на агрессивную пассивность и посредственность.
– Да, но в конце он пишет про свои заветные Соединенные Штаты Европы.
– Нет, поскольку он разбирает идеальный тип, и этот тип – страшилка, идеальная в своей завершенной одиозности. Этот тип такой выступает в связке, в оппозиции: творческое меньшинство – это хороший парень, а человек-масса – это плохой парень! Так что, в общем, в самом человеке-массе ничего хорошего нет. И Ортега рисует идеальный тип.