– Когда?

– Ближе к вечеру.

Конвей имел обыкновение вскрывать своих покойников по вечерам и зачастую возился с ними до глубокой ночи. Казалось, таким образом он карает себя за потерю больного. На эти вскрытия не допускались даже его стажеры. Кое-кто говорил, будто Конвей рыдает над вскрытыми трупами. Другие, наоборот, утверждали, что он посмеивается, орудуя ножом. Но что происходило в анатомичке на самом деле, знал один Конвей.

– Я скажу дежурному, – пообещал я. – Вам зарезервируют бокс.

– Да, черт побери! – Он хлопнул ладонью по столу. – Мать четверых детей!

– Я поручу дежурному все подготовить.

– Сердце остановилось раньше, чем мы добрались до желудочка. Мы массировали тридцать пять минут, а оно даже не трепыхнулось!

– Как ее звали? В регистратуре спросят имя.

– Макферсон, – ответил Конвей. – Миссис Макферсон.

Он повернулся и пошел прочь, но остановился в дверях. Плечи его поникли. Конвей покачнулся и едва не упал.

– Господи… – вымолвил он. – Мать четверых детей… Что я скажу ее мужу?

Он поднял руки, как это делают все хирурги – ладонями к себе, – и укоризненно уставился на свои пальцы, словно они предали его. Что ж, в известном смысле так оно и было.

– Боже мой, – сказал Конвей. – Надо было учиться на кожника. Ни один кожник еще никого не угробил.

Выдав эту тираду, он пинком распахнул дверь лаборатории и был таков.

Когда Конвей ушел, бледный как смерть стажер-первогодок повернулся ко мне и спросил:

– Он всегда такой?

– Да, – ответил я. – Всегда.

За окном медленно ползли по дороге машины, окутанные мелкой октябрьской изморосью. Я смотрел на них и думал, насколько легче мне было бы посочувствовать Конвею, не знай я, что своей выходкой он преследовал лишь одну цель – выпустить пар. Это был своего рода обряд успокоения, смирения ярости, обряд, который Конвей отправлял всякий раз, когда терял пациента. Полагаю, иначе он просто не мог. И все же большинство наших работников предпочли, чтобы Конвей брал пример с Делонга из Далласа, который после каждой неудачи разгадывал французские кроссворды, или с Арчера из Чикаго, имевшего обыкновение отмечать очередную СНС походом к парикмахеру.

Добро бы Конвей только расстраивал нас своими набегами на лабораторию. Но нет, он еще срывал нам график. По утрам у лаборантов всегда запарка: надо исследовать срезы тканей, и обычно мы не укладываемся в сроки.

Я отвернулся от окна и взял следующий препарат. Лаборатория работает по поточному методу; патологоанатомы стоят вдоль высоких столов и разглядывают биопсии. Перед каждым висит микрофон, который включается нажатием на утопленную в пол педаль. Таким образом, руки остаются свободными. Получив результат, лаборант давит на педаль и начинает вещать в микрофон, а все его слова записываются на пленку. Потом секретарши перепечатывают эти отчеты и подшивают к историям болезни.