Раз Екатерина пожаловалась, что люди в России ленивы, и Вольтер порекомендовал ей пригласить на русские земли обедневших немцев. Так в стране появились немецкие колонии.
Еще одним корреспондентом русской императрицы стал Дени Дидро – французский писатель, философ-просветитель и драматург, выпустивший «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел». Его Екатерина буквально облагодетельствовала. Когда в 1765 году Дидро публично известил о намерении продать свою обширную библиотеку из-за финансовых трудностей, Екатерина выкупила книги, но забирать их не стала, оставив библиотеку в распоряжении бывшего владельца. Мало того! Она назначила Дидро хранителем этой библиотеки и выплатила ему жалованье за полвека вперед.
Дидро был в восторге и поклялся посетить Россию, однако заботы по изданию «Энциклопедии» еще целых восемь лет удерживали его в Париже.
Переписывался с Екатериной и Жан Лерон Д’Аламбер – философ, математик и механик, друг и коллега Дидро. Он был даже приглашен Россию в качестве воспитателя наследника престола, однако приглашения не принял. В письме Вольтеру Д'Аламбер объяснил свой отказ: мол, он страдает геморроем, а геморрой в России бывает крайне опасен. Это был явным намек на обстоятельства смерти Петра III.
Огромное количество писем Екатерина II адресовала барону Фридриху-Мельхиору Гримму – публицисту, критику и дипломату. Гримм издавал нечто вроде газеты-малотиражки, посвященной литературе и философии. В ней обсуждались новости светской и общественной жизни, театральные и литературные новинки. В 1773 году барон посетил Петербург. Прибыв в Россию, он познакомился с императрицей, сумел понравиться ей и стал поставщиком Петербургских музеев. Переписка Гримма с Екатериной продолжалась до самой смерти императрицы. Гримм восхищался русской императрицей и считал Екатерину своей покровительницей.
Казанова в России
В России венецианец Джакомо Казанова провел девять месяцев. В Петербург он прибыл в самый разгар зимы 1765 года, а покинул его в октябре того же года. Он мечтал обрести расположение императрицы, но не преуспел в этом, хотя и встречал Екатерину во время ее прогулок по Летнему саду. Однако государыню неотступно окружали братья Орловы и приблизиться к ней итальянскому ловеласу было затруднительно. Пробиться через этот кордон и побеседовать с государыней Казанове все же удалось четыре раза. Он был очарован Екатериной, отметив: «Государыня, роста невысокого, но прекрасно сложенная, с царственной осанкой, обладала искусством пробуждать любовь всех, кто искал знакомства с нею. Красавицей она не была, но умела понравиться обходительностью, ласкою и умом, избегая казаться высокомерной».
Венецианец страстно желал добиться расположения государыни и представлял Екатерине различные «прожекты». Екатерина отвечала ему вежливо, но ни сам знаменитый сердцеед, ни его предложения интереса у нее не вызвали. Мало того, каждый раз оказывалось, что российская государыня знает свою империю куда лучше залетного иностранца, и давно уже все обдумала.
Вот Казанова предложил ввести в России григорианский календарь, упомянув, что Рождество должно приходиться на день зимнего солнцестояния. Екатерина отказалась.
«Позвольте вам заметить, что это сущая безделица. Лучше допускать сию небольшую оплошность, чем нанести подданным моим великую обиду, убавив на одиннадцать дней календарь и тем лишив дней рождения или именин два или три миллиона душ, а пуще того – всех, ибо скажут, что по своему неслыханному тиранству я убавила всем жизнь на одиннадцать дней. В голос никто сетовать не будет, сие здесь не в чести, но на ухо друг другу будут твердить, что я в Бога не верую… Столь глупая смехотворная хула отнюдь не рассмешит меня. У меня найдутся и более приятные поводы для веселья», – объяснила она.
Казанова был огорчен отказом, но признал интеллектуальное превосходство Екатерины. «Исследуя жизнь самодержицы Российской, – писал он, – убеждаешься, что она не полагалась на слепое божество. Она довела до конца предприятия, кои вся Европа почитала великими, покуда она не взошла на престол; казалось, она пожелала убедить мир, что почитает их ничтожными».
Оспа!
Оспы Екатерина боялась всю жизнь. Именно от оспы умерла ее двухлетняя дочь от Понятовского – Анна. В мемуарах Екатерина часто описывала страшные рубцы, которые видела на лицах переболевших.
В то время врач Дженнер еще не совершил свое выдающее открытие и прививка коровьей оспой была неизвестна. Для вакцинации использовалась оспа натуральная, и от врача требовалось немалое умение, чтобы вакцинация прошла успешно и без тяжелых осложнений. Императрица пригласила в Россию английского врача Томаса Димсдейла, искушенного в оспопрививании. Убедившись, что он не шарлатан, а действительно разбирается в этой болезни и умеет ее лечить, Екатерина решила первой сделать прививку себе. В качестве донора выбрали больного оспой мальчика Сашу Маркова. Его родители почему-то вообразили, что государыня распорядилась их сына зарезать, а не просто взять капельку гноя из вызревших оспенных папул, и горько плакали. Насилу доктору Димслейлю удалось их успокоить.
После прививки императрицу лихорадило около двух недель, у нее болело горло и опухали лимфоузлы, но потом недомогание прошло, и она могла чувствовать себя защищенной от страшного недуга. Следом за ней прививку сделали ее сыну – великому князю Павлу Петровичу, и все снова прошло успешно. Получили прививки и несколько кавалергардов, но у некоторых болезнь приняла тяжелую форму.
Сашу Маркова Екатерина приказала лечить и он благополучно выздоровел. Некоторое время мальчик жил во дворце, Екатерина его очень полюбила и часто играла с ним. Когда Марков подрос, Екатерина поместила его в пажеский корпус. Желая вознаградить Сашеньку и его родителей за перенесенные волнения, Екатерина пожаловала Александру Даниловичу Маркову дворянское достоинство и новую фамилию – Марков-Оспенный.
Левретки императрицы
«Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак», – эту фразу приписывают мадам де Севинье[22]. Подобно ей, Екатерина оказалась страстной собачницей.
Врач Томас Димсдейл за свою работу получил титул барона и множество подарков. В качестве ответной благодарности он отправил Екатерине пару очаровательных собачек – английских левреток, которых она очень полюбила. Звали их сэр Том Андерсон и герцогиня Андерсон (Дюшеса). По собачьим меркам, они прожили долгую жизнь и стали родоначальниками многочисленного семейства, которое Екатерина прозвала Томассенами. Уже спустя несколько лет Томассенов можно было встретить во всех аристократических домах Петербурга. Кроме того, при самой императрице их оставалось около полудюжины, а то и больше. Корзина, где спали эти собачки, всегда стояла рядом с ее постелью. Миниатюрные субтильные собачки спали на розовой атласной подушке, обшитой кружевами, императрица сама выпускала их в сад погулять, играла с ними.
Императрица писала о своих собаках Гримму: «Я всегда любила зверей… животные гораздо умнее, чем мы думаем, и если было когда-то на свете существо, имевшее право на речь, то это, без сомнения, Том Андерсон. Общество ему приятно, особенно общество его собственной семьи. Из каждого поколения он выбирает самых умных и играет с ними. Он их воспитывает, прививает им свои нравы и привычки: в дурную погоду, когда всякая собака склонна спать, он сам не ест и мешает есть менее опытным. Если же, несмотря на его предостережения, они расстроят себе желудки, и он увидит, что у них началась рвота, то он ворчит и бранит их. Если он найдет что-нибудь, что может их позабавить, то предупреждает их; если найдет какую-нибудь траву, полезную для их здоровья, то ведет их туда. Эти же явления я наблюдала сто раз собственными глазами».