…Наученный прошлыми неудачами, порой слишком наивным и прямолинейным желанием казаться гуманным, Петерс на многое реагировал иначе, председательствуя в Ревтрибунале. И теперь не все шло гладко, особенно когда в трибунал вызывались как будто свои люди, но совершившие должностные преступления или оказавшиеся запутанными в политических интригах. Или когда контрреволюционеры пытались дискредитировать ревтрибуналы, часто обращаясь к Ленину с просьбами их «укротить».

Однажды Ленину доставили телеграмму с ходатайством некоего Белявского, арестованного ВЧК, и с просьбой дать арестованному оправдаться перед трибуналом. Ленин отодвинул бумаги на столе, открыл дверь к секретарю, попросил запросить по телефону у Петерса, «в чем дело и пойдет ли оно в трибунал».

Петерс ответил телефонограммой: «Белявский — ярый враг Советской власти, один из руководителей белогвардейской организации, отправлявшей белых офицеров за линию фронта, обвиняемый по делу Всероссийского монархического союза; за совершенные преступления приговорен к высшей мере наказания».

Ленин встал из-за стола, прошелся по кабинету. Подумал: «Да… у ВЧК рука не легкая, эксплуататоры это уже почувствовали. Но послабление губительно. Они перережут нас, перережут всю Россию…»

Более хитрыми, более продуманными и изощренными стали попытки врагов разложить самих рабочих, которые оставались опорой революции, делали свое дело в неимоверно трудных условиях, иногда срывались, теряли классовое чутье, когда не могли правильно разобраться в ситуации. Газеты того времени не раз давали горькие и печальные сообщения о таких событиях.

В Брянске, Гомеле произошли антисоветские бунты и забастовки, в которые оказались вовлеченными и рабочие. Сопровождались они разгулом пьяной анархии. Хулиганами и черносотенцами «убиты были самые лучшие товарищи из рабочего класса, убиты зверски», — подводила итог газета «Известия ВЦИК» 12 апреля 1919 года. Только когда на место прибыли отряды ВЧК, удалось установить революционный порядок. И выяснить, что начало волнений было вызвано «исключительно голодом».

Прекратилась забастовка рабочих в Туле, где обошлось без вмешательства ВЧК: «рабочие сами выбросили из своей среды за борт 40 человек зачинщиков» (Петерс). По какой бы причине ни происходили такие забастовки: голод, безответственность и безалаберность местных руководителей, — все это фактически становилось помощью Колчаку, который продвигался из Сибири, угрожал самому существованию Советской Республики.

На заседание Революционного трибунала Петерс и его два помощника приходили вовремя, как всегда аккуратные. Особенно Петерс: одежда на нем была внешне новенькая, хотя, приглядевшись, можно было убедиться, что пора бы ее и сменить. Впрочем, Екаб мог совсем изношенным брюкам и гимнастерке придать вполне добротный вид: утюг в его руках делал чудеса (пригодилось умение, которое он когда-то приобрел, работая на бывшего хозяина в Лондоне).

…Рассматривалось как-то дело членов Чрезвычайного штаба Волоколамского уезда, допустивших «преступные действия, безразличные к интересам революции, наносившие тяжкий ущерб Республике».

Трибунал признал виновным предисполкома Волоколамского уезда Н. С. Тростникова «в том, что в качестве председателя Чрезвычайного штаба он допускал бессистемные реквизиции и конфискации при национализации частной торговли в уезде и при сборе революционного налога, также потворствовал симуляционному проведению в жизнь красного террора». Приговор гласил: «Заключение под стражу, с принудительными работами на 4 года». Волостной военный комиссар Н. М. Карулин приговорен к 5 годам заключения за то, что при обысках допускал избиение граждан и другие противозаконности.

Строго было спрошено и с председателя местной ЧК И. В. Григорьева — он был приговорен к пятилетнему заключению за то, что не вел никакого контроля за сотрудниками, производил обыски без ордеров.

Революционный трибунал оказался в некотором затруднении, когда надо было оценить поведение начальника штаба П. П. Смирнова: тот имел заслуги перед революцией. Но решение было принято: Смирнов был «лишен права быть избираемым и назначаемым на ответственные государственные должности на 5 лет».

Затем под председательством Петерса разбиралось другое, более сложное дело, в котором оказались явные провокаторы и одураченные, невиновные рабочие, — это выяснилось в ходе его разбора. Поучительная история как для суда, так и привлеченных к ответу.

Это было дело по забастовке на Александровской железной дороге. Пятерых рабочих и служащих Революционный трибунал сразу же оправдал. Двоим «за подстрекательство» был объявлен строгий выговор и запрещение «работать на какой бы то ни было жел. дор. Советской власти». Два эсера, подстрекавшие к забастовке и систематически агитировавшие против Советской власти, получили по заслугам. Суд принял во внимание их гласное заявление о том, что они готовы бороться за Советскую власть, и приговорил их «к заключению в концентрационный лагерь до окончания гражданской войны, с условным освобождением, но с запрещением работать на жел. дор.». Словом, социалистам, желавшим быть революционерами, дали возможность оправдаться перед народом, заслужить его доверие.

Потом суд перешел к главному организатору забастовки Вавочкину, служащему старой администрации, открыто — здесь же на суде — высказавшему свои симпатии к Колчаку. Трибунал не согласился с обвинителем, требовавшим заключения его в лагерь, хотя мог приговорить этого врага даже к расстрелу. Решили: «Приговорить Вавочкина к изгнанию из Советской России и переправить на территорию, занятую Колчаком».

Еще об одном поучительном деле, которое высвечивает школу революционных трибуналов, где учились и сами в них заседавшие, и те, кто попадали туда в качестве подсудимых.

Петерс возглавил разбор Революционным трибуналом дела о «нарушении дисциплины» С. М. Борисовым. Борисов, в недавнем прошлом левый эсер, был принят в большевистскую партию. Однако, как констатировал трибунал, он «не оправдал доверия партии, принявшей его в свои ряды, и тех товарищей, которые ставили его на ответственные посты. Стоя на посту у арестованной Спиридоновой, он, руководствуясь своими личными соображениями, забыл о дисциплине партии и о военной дисциплине и предлагал ей уйти из-под ареста, взялся передать от нее письмо знакомым левым эсерам.

В тот момент, констатировал революционный суд, когда Рабоче-Крестьянская власть, со всех сторон окруженная международными империалистическими хищниками, ведет самую отчаянную борьбу и эта борьба требует самой сплоченной революционной дисциплины, беспрекословности, подчинения каждой отдельной единицы всему целому, поступок Борисова вносит в ряды нашей молодой Красной Армии разруху и подрывает основу революционной дисциплины». Борисов, по определению суда, был «виновен также в том, что не разделял взглядов партии, состоя в то же время ее членом».

Суд, как это видим, судил за нарушение присяги, за партийное преступление, за обман товарищей. Можно сказать, что по каким-то своим мотивам суд не выдерживал юридической критики. Запомним другое — это был революционный суд, буржуазные юридические общепринятые нормы прошлого для него не имели значения, если, по убеждению суда, они шли во вред революции. Такова была суровая правда революции, законы которой только складывались.

И еще одно — заседания судов часто были мучительными, поиск истины и решения суда драматическими, иные сегодня, может быть, даже непонятными.