Где-то там, куда я провалилось, было черно от темноты, продувало ледяным ветром насквозь, а еще - не отпускало ощущение, что меня тянут в противоположные стороны. Голова болела так, как будто кто-то упорно в нее лез. Скотина! Я отмахнулась жестким блоком - насколько могла. Сознание прошило резкой болью. Я взвыла и проснулась.
Ногу кто-то снова шил. Было тихо как в морге, от этого казалось, что уши опять отказали. Ни стрельбы, ни взрывов, ни визга. Даже цокот и навязший в зубах шорох крыльев куда-то делись.
Было тошно. Муторно и тошно.
Вповалку лежали раненые и почти целые, живые и почти мертвые, и трех почти медиков не хватало, даже попытайся они разорваться. Лекарства - только для самых тяжелых, прочие же явно не успеют умереть ни от заражения крови, ни от лихорадки.
Рядом вздрагивал во сне Тайл, дремал вполглаза Маэст, прислонившись к стене и положив "мать" на колени. Сколько же времени прошло? И все еще - ничего?
Мелькнула в тусклом свете серебряная коса. Северянин шел куда-то мимо, но я схватила его за пустой рукав, заткнутый за ремень.
- Нет, - обронил он и с явной неохотой остановился. - Все - нет.
- Что - все?
- Нет, я не вижу, чем все закончится. Я вообще почти ничего сейчас не вижу.
- Когда меня убьют? - вдруг спросила я, внимательно глядя в холодные невидящие глаза.
- ... Вчера в полночь. Зачем спрашивать, если вы об этом знаете?
- Поэтому и не видите? Замена исходных, при других гибли все?
- Нет. На этих солдат ваше присутствие в рядах живых не повлияет, - Диррхейм перевел тяжелый взгляд на меня. - Я понятия не имею, доживете ли вы до того момента, который вижу я. И понятия не имею, сделаете ли как должно, и как выглядит это "должно". И главное - зачем. Хотя... Забудьте. В моем видении умирали те, кто уже мертв... - он замолчал. - Где-то Жизнь свернула на другую тропу.
- И я уже не влияю вообще ни на что?... Можете не трудиться, фарр, я понимаю. Скажите, не как провидец, как офицер... - я замолчала.
- Не скажу. Вы сами все знаете.
Он развернулся и ушел - в дальний конец пещеры, принимать отчет у Ремо.
Да, я сама знаю все. Взгляд скользил по тесной и душной каменной норе, забитой ранеными, по спящим урывками солдатам, в глазах которых - решимость сражаться до конца. И - безнадежность.
Потому что ничто не может длиться вечно, даже это странное затишье, которое бывает только перед бурей. Пройдет час, другой, и мы вспомним, что кончились плазменные обоймы, что в огнеметах не осталось зарядов; что мутная зеленая взвесь уничтожит всех, кроме силовиков в полной броне вернее, чем клыки и когти, а поместить пещеру в вакуум невозможно.
Это знала не только я. И в глазах, поднимаемых к невидимому небу - в молитвах и проклятиях - боги видели одно - безнадежность.
Снова заболела голова - будто в мозг воткнули зазубренный стилет и начали медленно поворачивать. Раз, другой, третий...