— До свидания, мистер Бергер, — твердым тоном произнесла она и вышла из комнаты, прежде чем он успел придумать, как продолжить разговор.

Но это не имело значения — Хокон был уверен, что они встретятся снова.

Берч Торп,[2] или Бьеркеторп по-шведски, был тем, что шведы называют летним домиком: небольшой коттедж у озера, специально построенный, чтобы жить только в течение коротких месяцев, отпущенных лету в Северной Европе.

На следующий день, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу в задней стене бабушкиного дома, Мия вдыхала затхлый запах заброшенности.

Хотя бабушка Элин фактически находилась здесь круглый год, однако с тех пор, как она заболела — Элин провела в больнице больше двух месяцев, — в коттедже никто не жил, а это означало, что дом нужно срочно прибрать и проветрить. К сожалению, с этим придется подождать, так как Мия должна была лететь в Англию сегодня же, и одному Господу ведомо, когда она сможет вернуться и приняться за хлопоты.

Озеро виднелось с обеих сторон небольшого полуострова, который выдавался в воду прямо перед ней. Похожий на указательный палец, он тянулся в направлении необитаемого островка, расположенного недалеко от берега и покрытого кое-где елями и соснами; скалистые выступы отвесно опускались в воду. Унылый февральский день был скуп на краски, бело-серо-черная палитра резко контрастировала с великолепным буйством, которое девушка привыкла видеть каждое лето, когда приезжала сюда.

Еще несколько дней назад на земле лежал снег, но сейчас он таял и напоминал о себе седоватыми, слякотными остатками в саду и в поле. На озере кое-где держался лед, главным образом вдоль береговой линии; дальше вода была открытой, и сердитые волны заплескивались на края льдин.

Берч Торп располагался к западу от Стокгольма, на южном берегу озера Меларен, которое, строго говоря, озером не было. Скорее — одним из заливов Балтики, узкими щупальцами вдающимся глубоко в сушу. Во времена викингов водоем был соленым, но в какой-то момент, начиная с двенадцатого века, суша вокруг стала подниматься, пока морская вода не перестала втекать в залив, а, наоборот, начала вытекать, соленость постепенно понижалась, и озеро превратилось в пресноводное. Образовавшаяся огромная естественная сеть каналов и водных путей соединила внутреннюю Швецию с прибрежными районами и важнейшими торговыми путями.

Мия знала, что в прежние времена богатые шведы в жаркие месяцы года скрывались от зноя больших городов в загородных владениях. Где-то на рубеже девятнадцатого — двадцатого веков к ним присоединились средние классы, хотя и в меньших масштабах. Вокруг многочисленных шведских озер начали появляться крошечные деревянные домики, обычно без водопровода и прочих удобств, то есть типично летние.

Сотни, нет, тысячи озер, разбросанных по всей стране, с избытком предоставляли берега для этой цели, но когда семейство Элин последовало примеру прочих, они, очевидно, строились на собственной земле.

— Мам, разве бабушка не говорила, что ее семья много поколений фермерствовала в этих краях?

Мать Мии Гунилла сидела в старинном кресле-качалке, беспокойно раскачивая его взад и вперед.

— Что? Откуда мне знать? Это ты всегда слушала ее истории, а не я. Хотя, если подумать, я припоминаю, что ребенком пару раз навещала каких-то своих кузенов на соседней ферме. Правда, думаю, в конце семидесятых они ее продали.

Интересно. Бабушка никогда не упоминала об этих родственниках, а Мие в голову не приходило что-либо из ее слов проверять, но теперь девушка была полна решимости просмотреть документы при первой же возможности. По крайней мере, она хотела доказать Бергеру, что не лгала.

Домик представлял собой двухэтажное деревянное здание с большой верандой, из окон которой открывался великолепный вид на озеро. Первый этаж был разделен на две половины: большая кухня слева и гостиная справа; между ними поднималась крутая лестница. На втором этаже находились две спальни с мансардными окнами и наклонными потолками, а также общая для них крошечная ванная комната.

Мия вздохнула и, глядя прямо перед собой, решилась затронуть больную тему:

— Ей следовало отдать дом тебе. Все равно я не смогу жить здесь подолгу. Хочешь, я перепишу документы?

— Господь с тобой, нет! Я далека от того, чтобы забирать то, что она явно не хотела завещать мне.

Мия услышала досаду и боль в голосе матери.

— Мама… — начала она, нарочно употребив шведский вариант этого слова, помня, что Гунилле оно нравится, и надеясь успокоить ее.