— Какого хрена… — Медленно разворачиваюсь к сестре, не рискнувшей даже пошевелиться и отстегнуть ремень. — Какого хрена ты поперлась в этот клуб?! Что ты там устроила?! Где твоя голова и разумный мозг?!

Максимально спокойным голосом забрасываю ее вопросами, стараясь не сорваться на истерический крик. Хотя очень-очень хочется именно так и сделать: орать до сорвавшихся связок, чтобы завтра просто сипеть и, прикинувшись больной, зарыться в норку под пушистый плед. Отрешиться от мира, и пусть все катится в тартарары.

— Я хотела… — робко начинает она, пряча взгляд и нервно оттягивая вниз подол короткого платья.

— Что ты хотела?! Тебе пятнадцать! Что ты можешь хотеть в клубе, где оборзевшие самцы снимают телок на ночь?!

— Я хотела собрать компромат на этого Шумского! Мне всего-то надо было сделать пару снимков, как он меня лапает, чтобы потом… — Она на миг прерывает свою пламенную речь. — Я просто помочь хотела! — добавляет тише и с толикой разочарования за провал операции.

— Боже, Риш, какой компромат, как помочь?! Ты своим необдуманным поступком только хуже сделала! — обессиленно выдыхаю я: что толку ей что-либо объяснять, уже ничего не изменишь.

— У меня было все продумано, и я подготовилась! — С неким вызовом, задрав голову, Ришка идет в наступление. — Ты думаешь, я совсем дура? Беспомощная малолетка? Как, по-твоему, я попала в клуб, куда и совершеннолетних-то не пропускают просто так? У меня было все спланировано!

— Однако план потерпел крах, и теперь у Шумского еще один козырь в рукаве, а у меня… — Откидываю голову на подголовник и прикрываю глаза. — Теперь мне ничего не остается, кроме как согласиться на его условия, — проговариваю монотонно больше для самой себя.

Повисшую гнетущую тишину нарушает лишь стрекот сверчков, доносящийся через приоткрытое окно. Прохладный ночной ветер, залетая в салон, приносит с тобой запах цветущего жасмина и тонкий аромат сонного мироздания. Вдыхаю этот дурманящий коктейль, позволяя ему растекаться по телу антистрессовым эликсиром.

Мы сидим еще так какое-то время, думая каждая о своем. Точнее, я вообще стараюсь ни о чем не думать. Мне все и без того предельно ясно.

Затем мы, не сговариваясь, одновременно покидаем автомобиль и направляемся к подъезду. Я не могу сейчас простить сестру. Знаю, что и злиться долго тоже не смогу, но именно сейчас мне не нужно от нее ничего — ни объяснений, ни извинений! Ничего!

— И пусть твой «волонтер» молится, чтобы Шумский не решил докопаться до твоих истинных намерений и до того, кто тебе в этом помог.

— Костик — прошаренный хакер, Шумскому он не по зубам! — с нотками гордости в голосе заявляет Ришка, тормозя за моей спиной и ожидая, когда я открою дверь.

— Не стоит недооценивать противника, тем более такого, — замечаю я, проходя в прихожую и скидывая с ног кеды.

Благодарю соседку, вышедшую нам навстречу. Та кивает мне с добродушной улыбкой и тут же осуждающе качает головой, заметив мнущуюся в дверях Ришку.

— Это не то, что вы подумали, — оправдывается сестра, бочком, вдоль стенки пробираясь мимо бабули. — Это надо было для важного дела, — тараторит она и скрывается в ванной комнате.

Я закрываю дверь за соседкой, ухожу в свою комнату и ничком падаю в кровать. На удивление быстро проваливаюсь в темноту удушающего сна и утром просыпаюсь с адской головной болью под забавный бубнеж играющего в своей кроватке сына. Через приоткрытую дверь доносится тихий шум воскресного утра и запах свежесваренного кофе.

— Доброе утро. — Подлиза просовывает голову в проем, и на ее лице такое раскаяние и темные круги под глазами, что у меня больше просто не хватает сил злиться.

— Ты мне должна теперь по гроб жизни. — Я притворно хмурю брови, стараясь показать ей, что еще не простила и наш разговор не окончен.

— Все что угодно, только маме с папой не рассказывай.