С души словно спадает черная пелена, и сердце колотится сильнее, разбивая тонкую корку льда, сковывавшую его все эти годы. Годы после предательства, годы отрицания и одиночества, годы без моей любимой, ласковой и такой настоящей Занозы.

Поднимаюсь, отставив недопитый бокал в сторону. Холодный душ для быстрого протрезвления и крепкий сон без сновидений. Поднимаюсь с постели, как только лучи восходящего солнца окрашивают утренний полумрак дымкой розовой неги.

Бодрый и полный решительности изменить свою жизнь, давлю на педаль газа, накручивая километры дорог, разделяющих нас, а потом с таким же остервенением жму на клавишу дверного звонка.

— Макс — мой сын! — не спрашиваю, а утверждаю, зависая взглядом на стройной фигурке моей сонной Занозы. — Да, Ксения?

Она смотрит на меня потерянным взглядом, хочет что-то сказать. Тяжело вздыхает, прикусывая нижнюю губу, и медленно качает головой. Но я не верю. И точно знаю: она врет. Боится, не доверяет. Это больно ранит меня, но я знаю, что заслужил эту боль.

— Когда он родился?

Заноза сейчас в том состоянии, что под легким давлением выдаст мне всю информацию, я знаю это и не собираюсь отступать. Потом, после того как она признается, заключу ее в объятия, зацелую, заласкаю, залюблю. Сотру губами все ее слезинки. Буду нежить и никуда не отпущу.

— Не ври мне.

Молчит. Смотрит куда-то в сторону, прячет от меня глаза. Знает, зараза непокорная, что в них я все прочту! Я, собственно, и так уже знаю ответ. Она сама его выдала — своим неумелым отрицанием, легким вздрагиванием.

— Ксения, — напоминаю о себе и о том, что все еще жду ответа.

— Да, — тихо, еле шевеля губами, произносит заветные слова. — Да, черт возьми! — срывается на крик. — Доволен? Да, Глеб, Максим — твой сын, но зачем тебе это? Ведь мы тебе не нужны! Тебе не нужна такая жизнь! Я тебе не нужна! Ну, разве что…

Не даю ей договорить, иначе она наговорит столько всего, что ей потом самой же будет стыдно. Одним резким движением перетаскиваю Занозу к себе на колени, одной рукой обхватываю её руки, максимально обездвиживая свою «жертву». Вторая ладонь путается в светлых локонах на затылке. Прижимаю ее к себе и закрываю рот жадным поцелуем.

Наш поцелуй — война. Наш поцелуй — капитуляция.

— Дурочка моя сладкая! Кто тебе сказал такую чушь? — на миг оторвавшись от ее губ, хрипло выдыхаю я.

— Мне и обратного не говорили, — резонно замечает Заноза.

— Прости. — Мимолетный поцелуй в кончик вздернутого носика. — Вот говорю. Ты моя! Вся без остатка! Я тебя никуда не отпущу. Я без тебя просто не смогу. Без тебя и нашего сына…