Настоящий ответ слетел с моего языка прежде, чем я сумела бы его остановить:

— Я люблю тебя.

Он посмотрел на меня, и глаза его смягчились.

— Потому и я отпустил тебя, — прошептал он.

— Потому что…

— Потому что люблю тебя. Это же слабость, правильно, котёнок?

Он улыбался. О Господи, он улыбался.

Я медленно кивнула, сердце в груди будто увеличилось.

— Да. Хорошая слабость.

Его дыхание вернулось к нему. Он потянулся к верёвке и взял её в руку, сворачивая снова и снова.

— Я почти очутился там, — пробормотал он. — Почти умер.

От этих слов лёд пробежался по моим венам. Всего лишь мысли о нём, свисающем с потолка, порождали во мне желание снова закричать.

— Ты что-нибудь увидел? — спросила я.

— Ничего, — произнёс он, отбрасывая верёвку в сторону. — Полагаю, теперь мы просто обязаны жить.

Мы.

Это слово было ногтем, щипающим мои нервы. Теребящим их. Он снова раскашлялся.

— Что будет теперь, котёнок? Ты думала так далеко?

Не думала, однако, по-видимому, моё подсознание начало. Кусочки паззла встали на свои места, когда я об этом подумала.

Я двинулась к кровати, где он сидел, и опустилась рядом с ним плечом к плечу. Объяснения подкатили к моим губам машинально. Я ставила галочки на каждом пункте: одну за другой.

— Я скажу всем, что у меня была паническая атака. И я сбежала, чтобы побыть какое-то время со своим другом.