Логос горел — это была правда. Логос нагревал воздух — это тоже была правда. Однако на существенный он никак не тянул — скорее, на приемлемый, да и то ближе к малому…
— Так он и был… Существенным, — старичок обернулся на подставивший его под начальственный гнев логос. — Лет триста назад…
— И какой он сейчас? — уточнил я. — Малый?
— Пока всё-таки приемлемый, — разводя руками, признался Пенгор. — Но это, с позволения сказать, ненадолго, кэп… Через полвека станет малым.
Износ логосов, которые активно и постоянно использовались, был настоящим наказанием… Пусть этот износ и был растянут во времени — в зависимости от материалов, что были использованы, но рано или поздно всё приходило в негодность. Существовали даже две скалы, где в негодность пришли два круга возрождения. И так как сейчас не существовало ни одного графика, способного целиком и полностью повторить последовательность, то эти скалы быстро пришли в запустение.
— Ещё проблемы есть? — спросил я.
— Есть, а как же не быть-то? — согласился Пенгор, и вот тут я понял, что зря спросил. — Из шести винтов только четыре работают. А те, что пневматические были — просто так висят, для виду. Трубу сливную постоянно забивает, а тады какашки из раковины на камбузе так и лезут… Штурвал последние лет десять тугой стал. Я уж смазывал его, смазывал… Да, видно, дело в приводах, а они тут хитро запрятаны — я туда уже лет двадцать со своей спиной забраться не могу.
К моменту, когда старичок закончил, я понял, что моя правая рука сама собой прикрыла глаза ладонью…
— Со штурвалом я сам разберусь, — тихо сказал я. — Для камбуза нужна деревянная затычка, чтобы говно не лезло, а винты… Да в жопу эти винты, пускай висят!
— Так, может, и всё остальное — в жопу? — взмолился Пенгор.
— Только винты! — строго ответил я и отправился знакомиться с рубкой.
Единственный, кто меня здесь порадовал — так это рулевой. Ну он-то, по сравнению со всем офицерским составом, был ещё молод и полон сил. И седина во всю голову ему в этом никак не мешала. Как только я вошёл, как бы в извинение за общий пофигизм экипажа, рулевой бодро представился Ликаном и сразу передал мне журнал эфирного судна. После чего чётко доложился, что происшествий не было, предупредил про тугой штурвал — и отпросился в увольнительную на скалу. Удрал, в общем…
И потому уже не застал момент, как четверо молодых парней — будущих матросов военных судов — вылезли на наш аэростат, как гигантские муравьи, и принялись его латать под чутким руководством старичка-механика. Не видел он и того, как четверо штурмовиков с руганью и сопением чинили расходящиеся доски трапа, в то время как пятый сидел в охране. И самое главное — не видел он того, как новоявленный капитан, отодрав доски пола в рубке, пролез уж
А на следующий день прибыла экспедиция из Академии. Впереди шёл представительного вида мужчина — с пузиком и окладистой бородой, подёрнутой легким налётом седины. Позади него, истекая п
— Это и есть «Баун»? Изначальные, он вообще летает?! — спросила она с ужасом в голосе.
— Инора, ну что вы так переживаете? — успокоил её седой старичок. — Полетит!.. Вон, и капитан вам обязательно подтвердит!
— И да, мы все знаем, как ты боишься летать!.. — буркнул молодой очкарик.
— А ну цыц! — потребовал представительный и направился ко мне.
Я гостей встречал у трапа, нацепив капитанскую форму, и старательно делал вид, что не слышу их разговора. Представительный остановился, достал большой платок и утёр пот со лба. Хотя погода на дворе стояла и ветреная, весенняя, но подъём на мачту дался ему очень тяжело.
— Добрый день вам, гра! — поприветствовал он меня, восстановив дыхание. — Вы — капитан?