— Алкогольная интоксикация... Со смертельным исходом.
— Так. Ну это не мой профиль. Я — хирург-травматолог. Но — зная диагноз будет проще найти. А для чего тебе? Есть такое понятие как врачебная тайна...
— Есть и такое понятие как клятва Гиппократа. Подозреваю я, что у нас в городе народ травят несусветной дрянью...
— Это что, ты мне на совесть давить пытаешься? — поднял удивленно свои густые брови Тиханович. — Если со смертельным исходом — это тебе в морг. Там записи ведутся, да и провалами памяти тамошние специалисты не страдают. Возьми с собой "мерзавчик" и стучись туда, тебя встретят и приветят...
Подлатанный Тихановичем, я таки сходил в магазин и взял вместо "мерзавчика" настоящие, крепкие поллитра "Столичной". И вооруженный ею, пошел стучать в двери морга.
— Кто? — раздался хриплый голос из-за железной пошарпанной двери.
Я встряхнул бутылкой, раздалось характерное бульканье. Дверь открылась и в проем высунулась волосатая рука, требовательно пошевелив пальцами. Сунув сосуд в эту устрашающую пятерню, я отступил на шаг назад. Хрустнула пробка, послышался звук льющейся жидкости, шумные глотки, смачный вздох — а потом дверь открылась.
— О! — сказал невысокий и очень волосатый дядька лет сорока пяти. — А я тебя знаю. Ты пишешь про всякое говно.
Вот спасибо так спасибо! Очень лестная оценка моей журналистской работы...
— Так точно, Герман Викторович Белозор к вашим услугам. Мне нужна помощь в расследовании!
— А! Опять какое-то говно нашел? — не унимался сей служитель Анубиса.
— Ищу.
— Пр-роходи! Что интересует? — он снова присосался к бутылке, двигаясь вперед по холодному темному коридору, к письменному столу, на котором одиноко горела настольная лампа на кронштейне в виде пружины.
— Интересует некто Федор Архипович Нестерчук, должен был появляться тут летом примерно, в июле или августе. Алкогольная интоксикация. Проживает по улице Революционной.
— Садись сюда, Герман Викторович, а я пока пойду в записях пороюсь, — он ляпнул донышком бутылки об стол и пошел дальше по коридору.
В морге я был впервые. Тел вокруг не валялось, только стояла у стены каталка, накрытая простыней. Пахло чем-то медицинским, свет нигде не горел. На столе лежал томик "Фауста" Гёте, конверт с адресом отправителя — откуда-то из Калининградской области. Письмо было для некоего Коломасова Федора Микикоровича. Я прищурился и поморгал — нет, не показалось! Действительно — Микикоровича... Что за имя такое — Микикор? Может — Никифор? Не было этого самого Микикровича уже его довольно долго.
— Меня Федя зовут, — сказал владыка царства мёртвых, подходя к столу с листком бумаги в руках. — Вот, я тут выписал... Потому что документы я тебе не дам ни фотографировать, ни копировать, ага?
— Ага. И что нашел?
— Ну, слушай. Я пока шёл, если честно, как зовут твоего покойничка позабыл. Так вот получилось, вылетело из головы. Возвращаться с пустыми руками мне было стыдно. Про лето-то я помнил и про улицу Революционную — тоже. И гляди, чего получается: четыре клиента, все с алкогольной интоксикацией. Трое мужчин и одна женщина. Вот списочек. Даты, имена, адрес... Ты меня уважил, я — тебя.
— Это с одной улицы? Четверо с одинаковым диагнозом за три месяца? — я почесал голову.