— Обязанности Председателя Совета Министров СССР с тяжелым сердцем и глубокой скорбью принял на себя кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, Первый секретарь Коммунистической Партии Белоруссии Петр Миронович Машеров. Председателем похоронной комиссии единогласно был избран член Политбюро ЦК КПСС, председатель Ленинградского областного комитета КПСС Григорий Васильевич Романов... — закончил, наконец, диктор.
— Листья дубовые падают с ясеня, — продолжил его мысль я. — Вот нихера себе, так нихера себе!
Эта фраза была последней, которую я успел сказать и подумать, прежде чем свет Божий мне заслонил борт огромного самосвала. Раздался жуткий грохот, и всё вокруг почему-то заполонила сначала картошка а потом — кромешная тьма.
...Стук в дверь был вялым, слабеньким — как будто кто-то стеснялся войти или обладал атрофированной мускулатурой. Я попытался открыть глаза, и веки с трудом подчинились: первым, что я увидел, была гладкая, ламинированная поверхность письменного стола, а вторым — небольшой бюст Машерова рядом с двумя круглыми колонками аудиосистемы. Какого хрена вообще?!!
Это что — опять редакция "Маяка"? Какая-то не такая редакция!
В дверь снова постучали. Я не спешил отвечать, и попытался оглядеться. Первым делом я уставился на свои руки. СВОИ РУКИ! Это, черт бы меня побрал, были весьма знакомые худощавые жилистые запястья, покрытые вязью татуировки, никак не похожие на огромные, как ветки дуба, лапищи Белозора! Дурдом на этом не заканчивался: передо мной стоял монитор — вогнутый, тонюсенький, дюймов на двадцать, не меньше! На нем мелькала какая-то заставка — костер, горы, речка — весьма достойного качества. И внизу, посерединке, на рамочке знак качества: "сделано в ССР". С двумя буквами "С"!
Сеанс охреневания прекратился появлением некоего полного патлатого парнишки в кофте с капюшоном. На груди имелся принт с Гагариным и надпись "Юра, мы исправились!" Бл*ть, я походу саданулся черепом, и нахожусь в реанимации, или может быть — в дурке, или вообще — помер, и это моё личное преддверие Рая? Или — Ада?
— Ты что, опять спишь в кабинете? От работы кони дохнут! Утро уже, к тебе посетитель...
— Какой посетитель? — спросил я, и вздрогнул от звука СВОЕГО голоса.
Ну да, не белозоровский баритон, но...
— Какой-то старикан, злющий такой! Белозёров, Белоозерский...
— Белозор, туебень! — раздался тот самый баритон, и мощные лапищи переставили обладателя классной толстовки куда-то в сторону.
Седой могучий старик со шрамом поперек левой стороны лица шагнул в кабинет и захлопнул за собой дверь.
— Ду нот дистурб, кур-р-р-ва! — сказал он с жутким акцентом, как в американских фильмах про плохих русских. — Так вот ты какой, северный олень!
Я смотрел в его карие глаза, на лицо — суровое, покрытое шрамами и морщинами, но все-таки обаятельное, и на всю его великанскую фигуру и не мог поверить: меня что, всё-таки разорвало на тысячу маленьких медвежат? Это что, там, внутри этого старика — я?
КОНЕЦ*
— Так, я вижу — тебя распирает, — заявил Белозор и сел прямо на стол, рядом с бюстом Машерова. — Но просто молчи. Молчи и читай... Кур-рва, да где оно тут?