На следующем перекрестке она свернула направо и поехала вдоль тротуара, замедляя движение на четырехполосных перекрестках, заглядывая в боковые улочки спального района, присматриваясь к припаркованным на них автомобилям. Дождь и наступившая ночь сделали и без того небогатое освещение еще беднее, но и машин было мало. Она сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и постаралась собрать разбегающиеся мысли. Что там говорила им Аманда Сантос? Что Ковбой организован. Умен и осторожен. Не хочет, чтобы его поймали. Не хочет, чтобы его видели или даже слышали – видимо, поэтому и водит гибрид. Заботится о безопасности.

Трейси свернула направо, буквально заставляя себя ехать медленно. Значит, он не захочет встать перед жилым домом или под фонарем, на хорошо освещенной улице. Он постарается слиться с окружением. Оставив свою машину там, где она никому не бросится в глаза и не вызовет подозрения, будто он спрятал ее нарочно.

Ей вдруг стало жарко. Струйки пота потекли с висков, поползли по спине. В желудок как будто опустили тяжелый камень.

На следующем перекрестке она посмотрела сначала направо, потом налево, вглядываясь в промоину от дворников. У левой обочины примерно посередине квартала стоял синий седан; она нажала педаль акселератора, подъехала, встала рядом.

Он натянул футболку с капюшоном, надвинул пониже бейсболку и вышел на тихую боковую улицу; спортивная сумка в руках: парень идет на раннюю утреннюю тренировку, даже не совсем неправда. Актерская игра – это искусство подачи. Он прочел с полдюжины книг по методике игры и закончил столько же курсов, и везде учили одному: как с помощью тела убедить свой мозг, что ты и есть тот, кого тебе надо сыграть. Особенно ему нравился метод Станиславского. Ли Страсберг тоже ничего[47]. Когда-то он даже хотел поступить в его актерскую школу в Нью-Йорке. Талант у него для этого был. Денег не было.

Он почувствовал, как начинает действовать энергетический напиток, хотя, может, это было предвкушение представления. Вторая банка лежала в сумке, вместе со спичками и сигаретами.

– Пора бы мне уже бросить, – сказал он сам себе, улыбаясь при одной мысли об этом. – Но сегодня желание особенно сильно. – Эта строчка нравилась ему почти так же сильно, как «У него было время, чтобы убить».

Он уже обещал себе, что Габи – так он называл Габриэль Лизотт – станет для него последней, на время. Еще он говорил себе, что пора, наверное, поменять город, как он сделал после Бет Стинсон, пожить где-нибудь в другом месте. Полиция уже дышала ему в затылок, он это чувствовал. Еще когда сформировали опергруппу, он понял, что копы взялись за дело всерьез. Так было с Банди и с Риджуэем. Это для избранных. А еще он получил от них кличку – Ковбой. Что ж, неплохо. Конечно, Городской Ковбой или Аптечный Ковбой[48] было бы лучше, но и это неплохо.

– Ковбой, – произнес он вслух.

От Стинсон до Хансен прошло целых девять лет, черт, почти десять. Стинсон была у него первой. Те ощущения остались с ним навсегда. Все равно как премьера долгожданного спектакля. Возбуждение такой же силы. Тяга жила в нем все эти годы, но он не решался ей уступить. К тому же он не знал, где найти нужных женщин. Но как-то ему на глаза попалась статья о педофилах, где говорилось, что они всегда собираются там, где дети. Ему стало противно, зато у него появилась идея – почему бы не устроиться работать в стрип-клуб? Где еще искать шлюх, если не там? Где проще всего приучить их к себе, расположить, вызвать доверие? И где удобнее прятаться, как не на самом виду? Так что он пошел в клуб, в такой, где его никто не знал – он назывался «Грязный Эрни и его голое шоу», и хозяйка, – кстати, женщина, дополнительный момент возбуждения для него, – тут же взяла его на работу. Через два месяца он уже был управляющим. Еще бы! Он был пунктуален и вкалывал на совесть. Но времени не терял – приглядывался к танцовщицам, решал, с которой начнет. И тут в клуб поступила Бет Стинсон с подружкой. Подружка недолго продержалась, ушла, но Стинсон оказалась шлюхой от природы – танцевала под прозвищем Сисястая Бет, и не зря. Фигура – потрясная. Компактная, но подержаться было за что. И наивная – только что из школы.

Он не спешил – познакомился с ней, подружился, вызвал к себе доверие. Болтал с ней между ее выходами на сцену и работой в комнате для ВИП-персон. Когда ее подружка ушла из клуба, Стинсон стало не с кем поговорить, кроме него. Скоро она так к нему привыкла, что стала сообщать ему даже самые интимные подробности своей жизни – например, что она была проституткой, в чем он и так почти не сомневался. Прямо как его мамаша. Она сказала, что это только для заработка, чтобы по счетам платить. Но он-то знал, что к чему. Шлюха – она и есть шлюха. Их к этому тянет.

Когда Стинсон сказала, что водит домой мужчин, ему стало так противно, что он едва сдержался, только актерская выучка помогла. Зато ее откровенность помогла ему придумать, как обставить все так, чтобы не попасться. Надо просто дождаться ночи, когда она будет не одна, а с очередным мужиком. Его отпечатки будут тогда по всей комнате, как и отпечатки других клиентов. И его ДНК тоже. С этого начинался его план. Он узнал адрес и съездил на разведку: тихая улица в спальном районе, без фонарей. Соседи, похоже, не любопытные.

Только хозяйка подпортила ему так удачно начинавшееся дело: пришла и сказала, ищи, мол, новую работу, все равно власти нас закроют рано или поздно. Вскоре после этого разговора, в субботу, Стинсон опоздала на работу. Когда он спросил у нее, почему, она ответила, что дома засорился унитаз, и пришлось вызывать мастера из «Рото-Рутерс». Тот провозился несколько часов, прежде чем нашел и вычистил засор, весь ковер в спальне своими следами испачкал.

Он сразу понял: теперь или никогда. Актерская профессия научила: успех приходит, когда подготовка сочетается с верным случаем. Если хочешь добиться успеха, будь готов, когда появится твоя роль. Это была его роль. Его шанс.

Он подошел к Стинсон, когда она уже заканчивала смену, и спросил: что, если он заглянет сегодня после работы к ней? Она не против? Она кокетливо улыбнулась ему и сказала, что их обоих выгонят, если босс об этом узнает, но голосок зажурчал как-то совсем по-новому. Он сказал, что ей незачем об этом беспокоиться. Ему тоже нужна работа, и он будет молчать. К тому же вскоре им обоим предстоит искать себе другое место. И она пригласила его к себе.

Порыв ветра швырнул пригоршню дождя в лицо, едва он завернул за угол. Шатер у входа в мотель горел красным, выделяясь даже на фоне хаотической линии горизонта Авроры с ее фонарями и рекламными щитами, огни которых двоились теперь в мокрых тротуарах и лужах на шоссе. Он подошел к мотелю сзади и по бетонной дорожке вышел под арку, которая вела на парковку.

Со Стинсон все прошло не совсем так, как он рассчитывал. С премьерами часто так бывает. Искусством обращения с удавкой он овладел давно, но вот придумать, как задушить женщину так, чтобы совсем не прикасаться к ней руками, пока не смог. Он терпеть не мог прикосновений своей матери, зная, какие гадости она проделывает со всеми этими мужиками, которых приводит домой, где она их трогает и где они трогают ее.

Когда он постучал в дверь Стинсон, то испытал то же чувство, что и перед выходом на сцену, когда он уже в образе – совершенно другой человек, и ни одна душа в зале не знает, кто он такой на самом деле. И в целом представление получилось неплохое, просто не лучшее, на что он способен. Он отчаянно ждал второго шанса, чтобы внести поправки, но знал, что пока не готов. Знал, что провальное представление прикончит его карьеру, что ему еще многому надо научиться, усовершенствовать, особенно с веревкой.

А вот что пошло точно по его плану, так это арест мастера из «Рото-Рутерс». И все же он решил, что лучше пока оставить место действия. Почему бы и нет? Все равно «Грязный Эрни» закрывается, надо искать другую работу. А если он хочет стать актером, то куда ему и податься, как не в Лос-Анджелес, где можно заняться профессией, а может быть, и схватить удачу за хвост.

В Лос-Анджелесе, полностью посвятив себя работе, он обнаружил, что ему легче справляться со своей тягой. Целыми неделями, иногда и месяцами он даже не вспоминал о Бет Стинсон. Свою жену он встретил на постановке «Полета над гнездом кукушки». Он играл Макмерфи, главную роль. Режиссер был очень им доволен и сказал, что он просто рожден, чтобы играть эту роль. Жена играла сестру Рэтчед. Вот они с ней зажигали на сцене. В первый раз, когда они только репетировали то место, где Макмерфи душит медсестру, он сразу почувствовал себя таким живым и таким сильным. Он почти сделал это, почти выдавил из ее горла жизнь прямо там, на сцене. Режиссер сказал, что потрясен, насколько правдоподобно он сыграл. Когда три месяца спустя спектакль закрылся, тихая гражданская церемония в городском суде сделала их мужем и женой, после чего они еще несколько месяцев отжигали в спальне.