Во время поездки поговорить с директором гимназии не получилось. Виной тому наличие лишних ушей из Следственного комитета. Да и сама обстановка не располагала к душевным беседам. Я опасливо рассматривала угрюмого мужчину, в обязанности которого входило круглосуточное наблюдение за мной. Нахлебов Тарас Григорьевич – старший унтер-офицер, городовой полицейской Управы, оказался на редкость молчаливым.  Директор представил нас друг другу, на что охранник буркнул «Здравия желаю!» и уставился в окно. Зато водитель – полная противоположность, болтал без умолку. Он радостно сообщил, что ему также поручено сопровождать и напутствовать барышню Молчанову вне стен гимназии. Так что, если надумаю выйти в город, то непременно под его присмотром. Достаточно телефонировать или отправить магический вестник, и он тут же прибудет, если только на срочный вызов не пошлют. В таком случае, следовало непременно дождаться его возвращения.

– Не переживайте, Константин Алексеевич, – осадил говоруна Савушкин. – Меня уже уведомили, что за Анастасией Трофимовной необходим особый присмотр. Смею напомнить, что я равно отвечаю перед империей за каждого ученика. Без моего разрешения никто не вправе покидать территорию гимназии. Поэтому, если в Следственном комитете намечаются мероприятия с участием моих подопечных, то прошу составлять запрос на их убытие заранее и по установленной форме.

– Непременно учту, Ваше высокородие, – отозвался парень и, поймав в отражении зеркала мой взгляд, снова подмигнул. – Нам с Анастасией Трофимовной предстоит долгое сотрудничество.

Охранник только хмыкнул на это заявление, но никак не прокомментировал. А вот со мной, чувствуется по напряжению со стороны директора, еще состоится предметный разговор на эту тему.

Автомобиль тем временем лихо помчался по Большой Дворянской и, притормозив у трехэтажного здания из красного кирпича, свернул на подъездную дорожку. Широкое крыльцо со ступенями из белого камня, арочные окна в белом обрамлении, поднятый на высоту второго этажа балкон, подпираемый полуколоннами, придавали строению легкий налет средневековья и романтизма. С некоторым волнением я приняла помощь директора при выходе из машины и на миг замерла, осматриваясь. Осенний ветер срывал с деревьев пожелтевшие листья и кружил их, заметая чистую дорожку. Дождь прекратился, но морось еще оседала на лице прохладной влагой, пахло грибной сыростью.

– Не вспомнили? – участливо поинтересовался Демид Иванович, на что я с огорчением мотнула головой. – Тогда расскажу в двух словах, что и где находится. Позже сами освоитесь, да и ребята подскажут.

Подхватив меня под локоток, мужчина увлек к крылечку.

– До свидания, Анастасия Трофимовна! – донеслось со спины.

Обернувшись, я улыбнулась парню и помахала рукой, прощаясь. В ответ он еще больше расцвел, излучая оптимизм и веселье. Но мне не оставили времени на расшаркивания и настойчиво подтолкнули ко входу. Я расслышала, как хлопнула дверца водительского сиденья, взревел мотор, и после раздался резкий визг шин. Это комитетчик лихо развернулся и рванул с места, направляясь по дальнейшим делам.

– Эх, молодость! Все куда-то спешит, торопится. Вы поосторожнее с этим молодым человеком, Анастасия Трофимовна, – нравоучительно произнес директор.

– А что с ним не так? – Я наивно распахнула глаза.

– Да, пожалуй, все так, – не стал возводить напраслину мужчина. – И даже больше: у титулярного советника и штатного видока Следственного комитета Зорина блестящие перспективы в Ведомстве.

– О! Значит, он тоже недомаг? – Я слишком переволновалось, чтобы заметить на нем перчатки особого кроя.

– Кхм, я хоть и привык называть вещи своими именами, но в обществе лучше не употреблять этого понятия. Оскорбительно-с. Но – да, Константин Алексеевич недомаг и дворянин. Партию себе будет подыскивать среди дворянок с выраженным стихийным даром. Это я к тому предупреждаю, чтобы вы не строили иллюзий относительно господина Зорина, потому что и подсказать больше некому. Насколько мне известно, родителей или других родственников у вас не осталось, а значит, я несу за вас ответственность и принимаю участие в дальнейшей судьбе. Ну-с, идемте внутрь, а то некоторые уже носы расплющили, выглядывая нас.

Я бросила мимолетный взгляд на ближайшие окна и заметила стайки подростков, облепивших подоконники. Любопытные взгляды так и буравили со всех сторон, просвечивая насквозь. Поежившись, я плотнее запахнула пальто и устремилась к массивным дверям, распахнувшимся при нашем появлении.

– Здравия желаю! – вытянувшись, козырнул дежурный в серо-синей униформе. Директор ответил, как полагается, а я буркнула растерянное «привет», поймав на себе жалостливый взгляд парнишки.

В просторном холле царил печальный полумрак и ощущался еле уловимый аромат хризантем и свечного нагара. Источник запаха обнаружился тут же. Прямо по центру располагался стол, на котором стояли два портрета с траурными ленточками, а возле них лежали живые цветы и тлела лампадка. Василевский Глеб Викторович и Пахотин Антон Аркадьевич – обоим едва исполнилось по семнадцать лет. Горло сдавил предательский ком. При взгляде на лица мальчишек, испытала неуловимое узнавание. Подробностей я не помнила, к сожалению, но чувствовала какую-то связь с этими ребятами.

– Мы… дружили? – посмотрела на директора глазами, полными невесть откуда взявшихся слез.

Савушкин только поджал губы и кивнул, сочувственно похлопав меня по плечу. Может, надеялся, что вспомню?