– …командир взвода патрульно-постовой службы Куйбышевского района…

– …задержан силами вверенного подразделения…

– …блокирован…

Дверца «семерки» распахнулась, как от пинка. «Американец» вывалился наружу, упал на четвереньки, помотал головой, как отряхивающийся после купания крупный пес, и посмотрел вокруг. Волосы у него были всклокочены и покрыты серой пылью, как и лицо, похожее на бледную маску с провалами черных глаз. Все на мгновение замерли. Рации смолкли, только урчали двигатели на холостом ходу и проблесковые маяки продолжали сверкать, заходясь в беззвучном крике. Руки потянулись расстегивать кобуры.

– Гражданин, поднимите руки, вы задержаны… – неуверенно произнес кто-то.

От нехорошего предчувствия у меня мгновенно заныло сердце.

«Американец» медленно, с усилием встал на ноги, повернулся спиной, поднял руки – и вдруг, резко оттолкнувшись ногами, с силой выпрыгнул вверх метра на три, ухватился за покосившуюся стальную стойку лесов, легко подбросил себя еще выше и принялся карабкаться с легкостью и скоростью, которой позавидовал бы любой гимнаст.

Сразу несколько человек вскинули пистолеты, захлопали дробные выстрелы, пули со стуком били в сухое дерево и визжали о железо опор, а «американец» продолжал лезть все выше, раскачиваясь и утробно ухая, живо напоминая орангутанга из рассказа про улицу Морг.

– Отставить огонь! – громовой бас перекрыл звук стрельбы.

Все обернулись. Высокая могучая фигура величественно возвышалась в свете фар черной «Волги», номера которой были известны каждому ленинградскому милиционеру, а вокруг клубился дым и облака выхлопных газов, окружая начальника уголовного розыска почти мистическим ореолом.

– Вперед! Брать живым!

Все разом ринулись в темнеющий среди завалов проем двери, спотыкаясь, толпясь и перелезая через нагромождение сломанных досок. Несколько человек устремились в арку двора, отрезая путь к возможному отступлению через другие выходы. Саша дернулась следом, но я поймал ее за запястье.

– Подожди.

Темный силуэт наверху продолжал свои прыжки по лесам; вот он добрался до четвертого этажа, раскачался на руках и ногами вперед нырнул в черный провал пустого окна.

– Вот теперь пошли!

Этот дом когда-то построили для рабочего класса заводов на тогдашней окраине города, и лестница была узкой, прямой, без архитектурных излишеств. Темнота пахла плесенью и сырой штукатуркой, перила гудели, ступени дрожали от топота десятков ног. Наверху метались огни ручных фонарей. Мы с Сашей успели добежать до второго этажа, когда мрак внезапно взорвался огненно-рыжими вспышками и ритмичным чудовищным грохотом, словно мы оказались внутри жестяной бочки, по которой вздумал выбивать дробь обезумевший барабанщик. На площадке третьего этажа тесно сгрудились люди в форме и в штатском, кто-то присел, кто-то лежал или прижался в углу; по лестнице сверху, крича и схватившись руками за голову, извиваясь, сползал кто-то, покрытый кирпичным крошевом и штукатурной пылью; его тащили вниз за руки, а сверху продолжали неистово грохотать пулеметные очереди. Судя по душераздирающему звуку, работал крупный калибр; тяжелые пули дробили стены, вниз сыпалась краска, битый кирпич, штукатурка, стонали, как виолончельные струны, перила и фальцетом визжали коварные рикошеты. Я привалился в углу и принялся считать секунды, прикидывая объем пулеметной ленты при таком темпе непрерывной стрельбы, даже не пытаясь понять, откуда взялось подобное вооружение у человека, только что налегке преодолевшего акробатическим аллюром четыре этажа. Боезапас, похоже, был бесконечным. Секунд через двадцать стрельба на мгновение смолкла; я перебрался к лестнице, немилосердно втыкаясь коленями и локтями в бока и спины, и высунулся из-за угла, бросив взгляд на четвертый этаж. Рядом с распахнутой дверью квартиры маячила смутная тень, и тут же в глаза ударили вспышки, а в стену над головой врезались длинной очередью крупнокалиберные пули. Кто-то схватил меня на ноги и потащил вниз.

– Куда лезешь, дурень! – проорал мне в лицо седой старшина. – О двух головах, что ли?!

Пулемет снова грохотал непрерывно. Я отполз обратно, нашел Сашу и крикнул:

– Давай за мной!

Пусть дом был выстроен не для привилегированной публики, но черный ход в те времена все равно полагался каждой квартире. Я пинком распахнул одну из приоткрытых дверей, и мы ворвались в сумрачный коридор. Лохмотья истлевших обоев свисали со стен вместе с лоскутами мертвой паутины, в открытых комнатах громоздились обломки брошенной мебели, под ногами хрустел сор, что-то отлетело в сторону с жестяным дребезжанием. Синеватое свечение ночи вливалось в лишенные стекол окна. Мы добежали до кухни, в которой надгробьями ушедшего быта высились навеки остывшие плиты, и через узкую дверь выскочили на черную лестницу. Из-под ног с возмущенным писком метнулись крысы. Я собирался подняться двумя этажами выше, потом тем же маневром вернуться на главную лестницу и обойти стрелка сверху.