— Я прошел через весь торговый зал и на глазах у всей толпы что было сил, врезал ей по уху, которое разбухло сию же минуту! — отец залился скрипучим смехом, который мгновенно обратился в кашель, сильнейший кашель курильщика.
— Хочешь воды? — оставив помидоры лежать на земле, обратилась мать к отцу и тут она заметила стоявшего в стороне Сэма и рассеянно ему улыбнулась. Она смотрела то на отца, то на своего сына и словно замечая невидимую нить между ними, следовала по ней взглядом.
«Что она видит в нас? — спрашивал себя Сэм, — почему так уставилась, словно ей открылась какая-то истина. Что между нами общего? Мной и моим стариком».
— Вся толпа закудахтала, словно в курятник пробрался лис — он снова закашлялся, — А эта мелкая потаскуха визжала так, будто ей ногу отрезали. Мать её так!
Сэм зашел в дом налил пол стакана свежей воды (набиравшуюся в колодце за домом) и подал отцу.
— А, сын, ты уже вернулся. Ну как все прошло? Господь может тобой гордиться сегодня? — приняв стакан с водой из рук Сэма, поинтересовался отец. Взгляд его всегда был тяжелым, словно он видел все сомнения и страхи, но умалчивал об этом до времени, когда нужно будет доставать скелеты из шкафа.
— Неплохо, пап. Но… — заколебался Сэм, не зная говорить ли отцу о промахе малыша Тима. И как только взгляд старшего мужчины стал невыносимым настолько, что пришлось отвести глаза, все же сказал — Думаю, Тим прибывает в сомнении, в своем возрасте он уже оказался на перепутье.
Отец допил воду, небрежно передал стакан матери и присев на землю, снова закурил, смотря в несуществующую точку перед собой.
— Дьявол ходит разными путями. И никто не говорил, что он не сможет пробраться и в наш дом. — как только отец начинал говорить о дьяволе и общем доме, коммуне, это означало, что он злится, придумывая способы борьбы с невидимым врагом. — Как ты думаешь, сын, если рука человека начинает гнить, источая зловония и угрожая заразить весь организм, что нужно делать? Не отводи взгляда Сэм, говори что думаешь, как бы жестоко не звучало.
Отец испытывал его, гипнотизировал взглядом, не давая возможности уйти от ответа, подчиняя своей воле и безумию.
— Её нужно отсечь. — словно невзначай переведя взгляд на мать, ответил Сэм. Старик широко улыбнулся, обнажив неровный ряд пожелтевших зубов. Сэм знал, что ответ данный им правильный, именно это хотел услышать отец, но не понимал, почему тот так широко улыбается.
— Представляю, что ты думаешь, я ожидаю от тебя…отруби малышу Тиму голову! — расхохотался старик, прерываясь на кашель. — Нет, я бы никогда так не поступил с ребенком, но ты должен раз и навсегда показать пацану, что такое быть мужчиной. Ты понимаешь меня? Воспитай его сын мой, как я воспитал тебя, дав тебе представления о мире и жестокости, с которыми тебе придется столкнуться. Припадай ему такой урок, который навсегда останется в его памяти, и когда в следующий раз, подвергаясь сомнению, окажется на перепутье, он вспомнит, как нужно поступить.
Мать помогла отцу подняться, и они пошли в дом, оставив Сэма наедине с мыслями. Урок что он преподаст мальчишке, будет не только для него, но и для самого Сэма. Двойная польза и двойное усилие.
Поужинав овощным рагу и поковырявшись в барахлившем нагревателе для воды, Сэм вышел из дома, направляясь на встречу с ребятами из его банды. Да это была банда, Сэм давал себе в этом отчет, но отец называл их компанию, частью группы «Просвещения», которую вёл с подросткового возраста, направленную на запугивание, а порой и устранение неугодных им людей. «Просвещение» часто делало вылазки в город, где отлавливало, или следило за привлекавшими к себе внимания «детьми сатаны». Гомосексуалистами, проститутками. Они травили их и унижали, заставляя бежать из города, куда-нибудь подальше от раскинувшейся за городом коммуны. Никто и ничего не мог предпринять против банды «Просвещение», так как по закону штата, они являлись свободной религиозной организацией, имеющей право на проповедование своих религиозных убеждений. Конечно, если бы Сэм и его ребята переборщили и, скажем, покалечили кого-то из граждан, (ведь демократия позволяет гомикам и шлюхам считать себя такими же нормальными людьми, как и все), их бы привлекли к уголовной ответственности. Но «Просвещение» на протяжении многих лет действовало осторожно и обдуманно, выбирая тактику травли, а не прямого нападения.
Когда отец Сэма и его постаревшие приятели ушли на покой, перестав посещать город и «просвещать» людей, место банды занял Сэм и его приятели, ошалевшие парни, чья кровь кипела от тестостерона. Им быстро наскучило просто обзывать и третировать неугодных, ведь, в конце концов, теперь можно просто воткнуть в уши наушники и спокойно слушать музыку, когда в спину тебе летят оскорбления. Парни, а в большей степени Сэм захотели крови. И как только Сэм почувствовал, что в его руках есть власть, пусть пока и над парочкой коротко стриженных тупиц, он захотел действовать и вручную менять неугодных ему мир.
А перед крупной борьбой за чистое общество, сначала Сэму нужно разобраться в собственной коммуне, и научить малыша Тима жать на курок, если пользоваться словами отца. Из Тима, в дальнейшем получится отличное дополнение к банде «Просвещение».
— Сделано? — требовательно спросил Сэм, своего приятеля Джеймса, по кличке «Стамбул». Так его прозвали из-за темных глаз и не менее темных волос по всему телу, что вызвало ассоциацию с людьми востока.
— Нашли троих, да и за ними-то пришлось по всему лесу гоняться. — Стамбул говорил медленно, будто ему было тяжело смыкать и размыкать челюсти, что усиливало ощущение его громоздкости и неуклюжести.
На здании церкви, за которой спрятался Сэм с дружками, обговаривая план действий, часы пробили двенадцать и на минуту голоса парней затихли, а головы смиренно были подняты к небу.
— Шуберт, приведи Тима, мы будем в нескольких метрах отсюда. — указывая направление, приказал Сэм второму приятелю, прозванному «Шубертом», потому что пальцы у парня были невероятно длинными и тонкими, как у пианиста.