— Ты показывал свою находку Евгению Семёновичу? Говорил ему о ней?

Я отрицательно покрутил головой.

— Не показывал. Не говорил.

— Почему?

Я сделал паузу и скривился, пожав плечами.

— А зачем? Ничего там интересного нет, в этой комнате. Те документы старые… А Евгений Семёныч болел, занят был.

— Он приезжал сюда после того, как ты нашёл тайные комнаты?

— Приезжал, конечно, но я закрывал их, а обои снова приклеил, как они были. Дверь совсем не видна, когда обои наклеены.

— Ну да, ну да… Ты там, я смотрю, мастерскую себе устроил. И старую мебель используешь. Не жалко? Стол там дубовый письменный шикарный, а ты его под свой верстак приспособил. Шкаф тоже… Тумбочки… Их же продать можно за хорошие деньги.

— Вот поэтому я и не хотел никому ничего показывать… Вам бы только продать. А мне на чём своими делами заниматься? А так на этом столе даже стучать молотком можно. Он очень тяжёлый.

— Понятно. Документы ты где нашёл?

— Да, в нём и нашёл. Хотел сжечь, передумал. На рояль положил.

— Больше ничего, кроме документов не было?

— Было… Там в шкафу старые деньги должны были лежать. Много денег, но они старые. Я носил деньги в сбербанк, спрашивал их цену. Там посмеялись. Сказали: «спроси у нумизматов»… Я носил к «железке»[1], но и там дядьки денег за них не давали. Всё пытались мне что-то всучить: марки, книжки. Я подумал, что они от времени дешевле не станут. Вырасту — разберусь.

— Молодец! Правильно. Других денег или ценностей не находил?

— Ценностей? А! Золото-бриллианты? — улыбнулся я. — Нет, это, видимо, кто-то нашёл до меня. И очень давно, замечу. Тут всё в паутине было. Килограмм десять вынес. Как в пещере. И пыли по колено.

— Понято. Кому-то ещё показывали комнаты, документы?

Я обратил внимание, что следователь, наверное не заметно для самого себя, перешёл в обращении ко мне на «вы». Я помолчал, вроде как раздумывая.

— Цыгану одному показал пианино.

— Что за цыган? — следователь вскинул взгляд от пера ручки, которой записывал мои слова и вскинул брови.