Я устало вздохнул.

— Пусть завидуют молча. И… Ты же сама предложила…

— То с тобой, а то без тебя… Скажи — родственник он.

Мать налилась пунцовой краской.

— Не-е-е… Так нельзя…

— Ты, главное, не оправдывайся. Спросят, улыбайся. Говори, что мой знакомый.

— Да, не-е-е… Так тоже нельзя!

— Что ж такое⁈ Ты, мам, определись тогда сама! Я, короче, сегодня вечером переезжаю. Передам твоё предложение Евгению Семёнычу. Сами решайте, как жить будете. Врозь или вместе.

Мать посмотрела на меня непонимающим взглядом.

— Я не понимаю тебя.

— Мамулечка, давай я посплю?

— Спи, мой хороший, — сказала мама ласково.

Я завалился на подушку, и тут же уснул. Вечером я переехал к Семёнычу, который, откровенно говоря, меня не ждал и находился в слегка «изменённом состоянии».

— О, Женёк! В гости зашёл. А у меня и пожрать нечего. Не держат, бля, руки. Колбаски, хлебушка и маслица взял и всё. А с правой рукой хотели в больничку положить, да я отказался. Вон… Гипс наложили. И это… Тебя похвалили. И кто это вам, говорят, такую шину замечательную наложил. Даже гипс накладывать не надо. Женёк, говорю, мой. Дружок закадычный. А он, — хорошие у вас друзья, говорит. С такими и в разведку не страшно пойти. Представляешь, Женёк⁈ Это он про тебя!

— Нормально, Семёныч. Я тебе продуктов принёс.

— Продукты, это хорошо, Женька. А ты вот скажи… Ты со мной в разведку бы пошёл?

Взгляд старика стал цепкий и пристальный, пьяная муть вдруг рассеялась и глаза прояснились.

— Ты, Семёныч, для меня друг, товарищ и командир. И с тобой я бы в разведку пошел, если бы ты меня позвал.

Семёныч улыбнулся.

— Правильно сказал, Женёк. Ты продукты, какие принёс? Я, бля, не в кондиции.