— Помнишь, как ты сказала, что это не все, но я сказал, что мне нужно побыть одному в то время? — я киваю. — Ну, теперь я хотел бы знать.

И я рассказываю ему… раскрываю, что Каллен — король Корсики, а я должна была стать одной из его многочисленных королев. И он, кажется, не так удивлен, что, в свою очередь, поражает меня.

— Это все? — спрашивает он.

Я киваю.

— Все. Мне больше нечего тебе сказать.

Он больше ничего не говорит, и мы оба молчим несколько секунд. В конце концов, я встаю, стряхивая с шорт песок и щепки ступенек. Несколько кусочков впились мне в бедра, оставив красные отпечатки.

— Думаю, мне следует проверить Мару, — говорю я, внезапно желая уйти от Сойера, хотя не знаю, почему. Я хотела увидеть его для утешения, и с тех пор, как я была в его компании, все, о чем я могу думать, это как защитить Маршалла от его обвинений. И Вивьен. Это утомительно. Хотя у меня нет желания возвращаться домой, чтобы встретиться с Марой, я не совсем уверена, куда еще я могу пойти.

Сойер тоже встает, глядя на меня мягкими добрыми глазами. Это взгляд я уже видела у него, когда мои заботы казались такими тривиальными.

— Я дам тебе знать, если что — нибудь еще случится, — тихо говорю я и протягиваю руку, чтобы коснуться его ладони. — Я рада, что ты присматриваешь за мной, — это правда, потому что каждый раз, когда я смотрю на него, меня наполняет теплота, похожая на то, что я чувствую с Маршаллом. Не физическое тепло, вызванное солнцем или жарой, а что — то внутри.

И прежде чем я успеваю понять, что он делает, он наклоняется, притягивает меня к себе и опускает голову, прижимается губами к моим. Я так потрясена, что не отвечаю сразу, но затем растворяюсь в нем и, обхватив его руками, углубляю поцелуй, открывая рот, чтобы дать ему войти языком. И он с радостью принимает мое предложение.

Я не знаю, как долго мы стоим так, соединив губы, пробуя друг друга на вкус. Но, в конце концов, я отстраняюсь, нуждаясь в том, чтобы сделать глубокий вдох. Я смотрю на него и вижу, что он пристально смотрит на меня, и в его глазах удивление — будто он не ожидал меня поцеловать, но все равно сделал это.

Он улыбается и отступает, и, может, мне это кажется, но клянусь, его щеки порозовели.

— Я хочу, чтобы все стало так, как было между нами, Ева, — тихо говорит он.

— Я тоже этого хочу.

— Пожалуйста, поверь мне, когда я говорю, что пытаюсь разобраться во всем этом. Я пытаюсь это понять и принять, и я думаю… думаю, у меня это получается.

Я ничего не говорю, только киваю.

— Я знаю, что тебе нужно вернуться к Маре, — продолжает он, когда мы начинаем идти в сторону улицы. — Но я хочу, чтобы ты знала, что можешь позвонить мне, если тебе что — нибудь понадобится.

Эта простая фраза, произнесенная так небрежно, вызывает у меня улыбку. Если что — то и является верным признаком того, что между нами все налаживается, так это милое, доброе обещание — даже больше, чем поцелуй, который мы только что разделили. Он хочет мне помочь — я вижу это в его глазах. Мне приходится сдерживать слезы облегчения. Не желая, чтобы он увидел блеск моих слез, я поворачиваюсь и смотрю на океан. Волны мягко плещутся о берег, оставляя за собой след из плоских камней и морского стекла.

Я тихонько прощаюсь с ним, прежде чем продолжить путь по улице.

* * *