– Хасаев никогда не верил, что Кремль пойдет на поводу у террористов. У него изначально была другая цель. Он планировал уничтожить город и обнародовать данные о причастности ФСБ к теракту. Он был намерен доказать, что все это устроил Кремль как повод для введения в стране чрезвычайного положения.

Генерал усмехнулся и продолжал.

– Я обращаюсь к тебе, Халид, – сказал он, – я уверен, что ты смотришь этот эфир. Все кончено. Ты можешь убить половину жителей этого города, но ты уже не можешь победить. Я признаю, что торговал вместе с тобой людьми. Я признаю, что ты использовал моих офицеров, чтобы получить документы и оружие. Я вынужден признать, что спровоцировал подготовку крупного теракта, потому что я хотел раскрыть его в последний момент и не знал, что это за теракт и какого масштаба. Я признаю, что мы санкционировали непродуманный штурм только для того, чтобы оставить в своей швейцарской фирме деньги, переведенные тебе заложником. Но тебе не удастся доказать, что ты действовал по указке Кремля. Твой план провалился. И если ты сейчас уничтожишь Кесарев, ты докажешь миру только одно, что чечены – нелюди. Я-то это знаю давно.

Рыдник отцепил микрофон и пошел прочь от камеры. Оператор растерянно замер.

– Снимай, снимай, как он уходит! – зашептал Максимов.

Рыдник подошел к «Лендкрузеру». Два его зама шарахнулись вбок, делая вид, что незнакомы с начальником. В глазах военных была откровенная паника. Майор Яковенко курил, опершись о капот джипа, и зрачки его были задернуты изнутри светонепроницаемыми шторками. Рыдник обернулся к Яковенко.

– Пять минут до начала операции, – сказал генерал, – и теперь у тебя есть шанс.

Майор кивнул и исчез за линией оцепления. Рыдник запрыгнул на заднее сиденье машины и коротко приказал:

– В штаб.

В коридоре штаба Савелию Рыднику навстречу попался вице-адмирал Соколов, с широкой, украшенной медалями грудью и обширным, как у авианосца, задом. Завидев Рыдника, командующий флотом совершил противолодочный зигзаг и с упреждением ушел в туалет. Уже у самого кабинета Рыдник бросил на пол и раздавил каблуком запищавший было мобильник.

Дверь за ним повернулась на ключ.

Он долго и тщательно мылся в уборной, смывая с лица желтый телевизионный грим. Потом вернулся в кабинет и достал пистолет.

Пистолет был получен за операцию по освобождению заложников из Кесаревского ОМОНа. Первую операцию, за которую Рыдник разделил деньги с Халидом. Рыдник заколебался, не стоит ли ему написать записку, но справедливо решил, что его предсмертное объяснение видели только что в прямом эфире несколько миллионов телезрителей.

Когда вдали затрещали выстрелы, Рыдник сунул пистолет в рот и нажал на курок.

Данила Баров не видел девятичасового эфира, но он слышал его. Перегородки между комнатами были картонные, и телевизор в комнате, занятой боевиками, говорил очень громко.

На тумбочке перед Баровым стояла бутылка шипучей воды и кусок торта. Промедола в крови было больше, чем кислорода, голова была пуста и ясна, как небо над Ниццей. Из-за промедола диван был мягок, как розовый рай, и только наручники на правом запястье мешали наслаждаться водой, тортом и голосом Рыдника за соседней стенкой.

Интервью Рыдника кончилось, и дверь распахнулась. На пороге стояли трое: Халид, Маирбек и молоденький чеченец по имени Ломали. Лицо Халида от гнева было цвета пенопласта.

Баров думал, что Халид будет на него кричать. Как выяснилось, он думал совершенно неправильно. Ломали выстрелом из автомата сбил наручник с запястья Барова и швырнул пленника на пол.

– Тебе больше нет смысла уничтожать город, – начал Баров. – Ты не достигнешь своей цели. Наоборот, ты сделаешь только хуже…

Глаза Халида были совершенно пусты. Барову показалось, что он вообще ничего не слышит. Барова поставили на колени перед Халидом, и Данила ощутил металлический привкус ствола у себя на языке. Он понял, что на этот раз его ничто не спасет.