За что Гудвин больше всего любил Джерома, так это за то, что в его исполнении самые сложные мировоззренческие вопросы приобретали линейные, ясные очертания. Не нравится — не кушай. Дают — бери, бьют — беги. Приходи — не бойся, уходи — не плачь. Никаких рефлексий и страданий по интеллектуальным поводам. С такой точки зрения вопрос об использовании ЭлБы выглядел действительно простым и понятным.

Вообще отношение друга к жизни представлялось Гудвину весьма странным, хотя он не отрицал, что и жизнь не оставалась перед Джеромом в долгу. Они — Джером и жизнь — оба старательно делали вид, что любят друг друга и им наплевать, как кто себя ведет и чем занимается.

— Слушай, — сказал он вдруг. — А это не та штуковина, которая людям мозги выносит?

— В смысле — выносит?

— Ну, ты устанавливаешь какую-то штуку, вроде бы как патч для дзен-софта, себе в мозг, а потом — бац! — Джером резко ударил ладонью о ладонь, отчего Гудвин вздрогнул. — И мозги вскипают.

— Ты же знаешь, я такой ерундой не пользуюсь. Просветленным я становиться не собираюсь, мышцы не качаю, а расслабляться предпочитаю какими-нибудь другими способами. Да и не такой я псих, чтобы вкачивать всякую дрянь прямо в мозг.

— Все так говорят, — глубокомысленно заявил Джером тоном чела, погрязшего в пороках и перепробовавшего всё и вся на белом свете, хотя Гудвин точно знал, что это не так. В данном отношении друг был чист и девственен. Впрочем, может быть, он был таким во всех отношениях.

Тем не менее слова Джерома взволновали Гейта. Сердце забилось чаще, а ладонь, держащая стакан, вспотела.

— Зачем кому-то отправлять мне такую программу? — спросил он. — Это ведь подарок.

— Может быть, тот, кто его послал, хочет тебя убить? — пожал плечами Джером.

Была у него еще одна особенность, которую до сего дня Гудвин считал забавной, — всегда говорить то, что первым приходит в голову. От нее Джером частенько страдал — люди порой обижались и активно демонстрировали свое недовольство, — потом жаловался другу, а тот лишь посмеивался над ним. Но теперь это уже не казалось таким смешным.

Зачем РейНу убивать Гудвина? Ну в самом деле?

Чтобы отнять его бизнес? Так ведь РейН ни в чем не нуждался, как не раз заверял, да и в любом случае у Гудвина не было никаких контактов, кроме номера мессенджера, и он даже не смог бы отследить своего поставщика, если бы это пришло ему в голову. Их партнерские отношения основывались на взаимном доверии и — как думал Гейт — на некоторой личной симпатии.

РейН узнал, что появились люди, которые желают взять Гудвина под крыло? Но и здесь РейНу ничего не грозит — контакт мизерный, и его в любой момент можно оборвать.

Хочет убить просто так? Конечно, на улицах Нового Вавилона нередки были убийства, и многие из них совершались ради удовольствия. Бродили маньяки, которым нравилось смотреть, как жертва истекает кровью и навсегда прощается с этим миром… Однако Гудвин подобных склонностей за РейНом не замечал. Тот мог, конечно, хорошо себя контролировать и не выказывать затаенной агрессии — занятие не трудное при общении в виртуале, — но ведь должен был он чем-то себя выдать…

Значит, здесь что-то другое. Знать бы только, что именно.

— Чего молчишь? — спросил Джером.

— А?

— Говорю: чего молчишь? У тебя такой вид, будто ты прямо здесь, не сходя с места, погрузился в вирт и сейчас там ведешь ожесточенную борьбу.

— Да ерунда. Просто задумался.