— Тебе тоже доброе утро! — рассмеялся Мика. Наверняка он знал русские ругательства.

Они выбежали на пригорок, где сосны расступались, открывая фантастический вид на Гималаи. Оба застыли, не в силах отвести взгляд от зубчатой гряды, взмывающей в поднебесье. Белые перья облаков плавали у подножия каменных гигантов. У Быстрова ёкнуло сердце, когда он осознал, что впервые после ссоры с братом общается с другим человеком настолько тепло. Он смотрел на финна и чувствовал близость, которую не мог назвать ни братской, ни дружеской. Хотелось прикоснуться, но он не смел, боялся, что Мика оттолкнёт его.

Раскрасневшиеся щёки и яркие губы — приятный контраст с тем задыхающимся заморышем, которым Мика казался на высоте. Его дыхание оставалось ровным даже при беге в гору — акклиматизация прошла успешно, Мика готов к восхождению. В себе Быстров таил такую же радостно-напряжённую готовность идти вверх. Только бы сохранить силы к моменту штурма.

9 мая

Ужинали вдвоём на открытой террасе. Сели за крайний столик, куда не добивал свет уличных фонарей и не долетал пьяный гомон постояльцев. Паша Стрельников, Дунаевский, и застенчивая Катя Дудаль, и нелюдимый мурманчанин, и даже итальянцы — все видели, что Быстров много времени проводит с финном из американской экспедиции, но вопросов не задавали. А спросили, он бы не ответил, потому что сам не понимал. Он списывал свой жаркий интерес на воздействие непривычно большого числа эритроцитов, из-за которых кровь бурлила и приливала то к ушам, то к щекам, то к более укромным местам, но Пурба, — единственный, кто посмел затронуть эту тему, — объяснил на корявом английском: «Ты увидел его не так, как других. Ты смотришь на него особенными глазами. У нас так говорят». Быстров подумал и согласился с Пурбой. Некоторые явления буддисты воспринимают с подкупающей простотой. Ом мани падме хум.

Пили красное вино. Решили, грех запивать сочные бифштексы из ячьего мяса кислым непальским пивом. Группа Стрельникова наутро уходила в Базовый лагерь ожидать погодного окна, а Мика оставался в Дебоче ещё на один день. Последний вечер в долине. С того места, где они сидели, сквозь переплетение сосновых веток виднелась великая гора. Внизу стемнело, но Эверест мягко светился в лучах закатного солнца. Казалось, вершина курилась белёсым дымком, но Быстров знал, что там бушует ураган. Этот дымок, такой безобидный издалека, на самом деле — ледяной штормовой ветер. Каждый вечер он сотрясал гору, и люди терпеливо ждали тех нескольких дней в мае, когда он стихнет и позволит кучке безумцев подняться на вершину. Бывало, погодное окно длилось всего два дня.

После захода солнца резко похолодало. Быстров надел куртку и заказал ещё вина. Мика накинул на голову капюшон спортивной толстовки. Время неумолимо таяло, но они не спешили прощаться. Нельзя кинуть равнинное «Увидимся позже!», когда наизусть помнишь страшную статистику. Можно не увидеться. Позади них громко ссорились немцы, а из ресторана доносился пьяный женский смех. Быстров решился, словно прыгнул в пустоту:

— Если хочешь, приходи ко мне ночью.

Мика внимательно посмотрел на него. Глаза непроницаемо темны — не разобрать, что плещется в их сокровенной глубине, но губы не сжались в твёрдую линию и не искривились презрительно. Он не сделал то лицо, с каким мужчина обычно говорит: «Эй, приятель, ты ошибся, я не такой». Быстрова обожгло безмолвным признанием, бокал качнулся в его руке и на потёртый пластиковый стол выплеснулось несколько ярких капель. Не отводя блестящий взгляд, Мика едва заметно кивнул. Потом неловко встал, чуть не уронив стул, и вышел с террасы. Быстров приложил запотевший бокал вина к пылающей щеке. Он был счастлив, что не ошибся.

Но Мика не пришёл. Сначала Быстров думал, что ему нужно время для вполне объяснимых вещей, но часы шли, и надежда угасала. Он ждал до часу ночи, ворочаясь с боку на бок. Выходил на балкон и стоял, подолгу всматриваясь в громадные силуэты гор на фоне звёздного неба. Что-то пошло неправильно, он всё-таки допустил ошибку. Спал плохо. Пурба разбудил его в пять утра — принёс чашку сладкого чая с молоком.

12 мая

Базовый лагерь жил в тревожном ожидании. Ночью выпал снег и засыпал палатки, согревая спящих. Быстров проснулся от того, что стало жарко. Вылез на свет, поёживаясь и разглядывая заснеженный лагерь. Шерпы возились у кухонной палатки, растапливая ледяные кубы, отрубленные от Кхумбу. Пурба с другими шерпами ещё вчера ушёл на Южное Седло с грузом оборудования.

В кают-компании с чашкой кофе сидел Данила и с кем-то увлечённо переписывался в сети. Быстров порадовался, что утро обойдётся без демонстрации голубых ногтей. Чем дальше, тем труднее выносить беспрестанные жалобы Данилы. И без того все нервные. Когда кухонные мальчики накрыли завтрак и в столовую потянулись сонные альпинисты, пришёл Стрельников, сияющий, воодушевлённый:

— Ну что, ребятки, метеослужба обещает погодное окно пятнадцатого мая. Завтра выходим в Передовой Базовый лагерь. Послезавтра — в лагерь на Южном седле. А в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое пойдём на штурм. Как вам такая идея?

Ребятки одобрительно зашумели. Итальянцам перевели на английский, и они присоединились к общему ликованию. Дата назначена, изнурительное ожидание завершилось. Один мурманчанин нахмурился. Быстров вышел на воздух. Дышалось легко, он привык к высоте 5400. Солнце вставало над стеной Лхоцзе, превращая проходы между палатками в хлюпающее месиво из талого снега. Быстров подумал, что метеосводки получили во всех экспедициях. Скоро Базовые лагеря опустеют. Нетерпение, снедавшее всех в последние дни, можно наконец унять, занявшись долгожданными сборами. Быстров весь день сортировал и паковал вещи.

После ужина появился Мика Хаст. Нашёл Быстрова в столовой, отозвал в сторонку. Быстров нарочно не стал отходить далеко, показывая, что ему некогда разговаривать.

— Тед, я хочу извиниться. Я не пришёл...

— Всё в порядке. Не за что извиняться.

— Я должен объяснить...

— Ты ничего не должен. Не беспокойся.