— При дворе вы будете со мной. Ничего с вашим папашей не случится, удар не хватит. Если уж от Мерея до сих пор не хватил…

— Мерей же не переходил в католичество. — Не переходил. И еще Джеймс Стюарт был не такой вот лягушкой мороженой, от которой все, начиная с родного отца, ждали поступков только по расчету, а потому и переход в истинную веру сочли не потребностью, а предательством.

— Если перейдет, я его лично обниму и поцелую! — Пообещал и сам передернулся. Почти. Лежа неудобно, а подниматься не хотелось. Хотелось лежать, не открывая глаз, придерживая голову, в которую словно ввинчивали майский шест со всеми лентами, и тянуть это подобие беседы до бесконечности.

— Но отец будет недоволен — с ним тогда придется что-то делать, а с Мереем нельзя, только против него. Потому что нельзя что-то делать с человеком, который ежепятиминутно меняет положение в пространстве, а политические пристрастия — вдвое чаще.

— Можно. У вас воображения не хватает. Прицепить ремни и рычаги — и крутить что-нибудь полезное. — Только не замок Эрмитаж, пожалуйста. Только не спальню,

только не кровать, не жаровни, не пустой бочонок на полу… а оно все крутится и кружится, словно карусельный круг на ярмарке.

— Тогда это не «с», это «из». Извлекать пользу можно из чего угодно. А «с» подразумевает отношения… Сказать ему, мол, зануда вы, Джордж — сочтет за похвалу, и уточнит: незаслуженную.

— Нет, пить с этим можно, я проверял. А в отношениях состоять нельзя. Хорошо, что я на нем не женился!

— Пить можно даже с вашим покойником, главное перед тем принять побольше.

— Кстати, зря мы этого не сделали.

— Ну, это у вас выпитое, закопанное или вырытое влияет на отношение к жизни…

— То есть? — Джеймс даже глаз открыл. Один. Левый.

— До третьей бутылки примиряет с ней, потом провоцирует вносить в жизнь перемены, потом… — Гордон прикусил губу, и смотрелся как-то непривычно.

— Нет уж, вы договаривайте! Просмоленные деревянные балки перекрещивались в темноте под сводом. Новые балки, в прошлом году поставленные. После победы на море появились деньги — равелин вот к западной части крепостной стены пристроили. Теперь осталось только пушки поставить — и совсем хорошо. Самый крепкий замок во всей Средней марке. Эрмитаж, сиречь «Приют отшельника» — и не суйтесь в наш приют, а то мало не покажется. Отшельники у нас большие, злобные, по утрам еще и зеленые и не исключено, что в чешуе.

— Ну как… запой переходит в дебош. — Точно. Ухмыляется. Издевается и ухмыляется.

— Джордж, не говорите мне, что мне спьяну лишнее мерещится — потому что я вас там же регулярно вижу.

— Да — и беда в том, что совершенно же не помогает… — меланхолично ответил номер второй, а ухмылку спрятать забыл, так что пришлось открыть оба глаза. Ну и чему тут верить, похмельной печали в голосе или неожиданно веселой физиономии?

— И вы каждый раз проверяете — не поможет ли? — Интересно, что я бы делал на его месте?

Ладно, он когда в истинную веру переходил, знал, что это даром не пройдет. Но чтобы вот так вот — чтобы из родного дома кубарем, чтобы земля из-под ног кувырком? Тут начнешь проверять, право слово. Не так как мы с ним, а по-настоящему, всерьез, чтобы света белого не видеть.

— Я каждый раз пытаюсь находиться в состоянии, из которого вас можно понимать… то есть, в совпадающем. Но в большую их часть я не могу попасть. Я, видимо, неспособен выпить достаточно.