Сможем ли мы быть вместе?

Зная того милого мальчика, доброго и ранимого, которого всем сердцем любила и продолжала всегда любить, я не узнавала его теперь.

Того мальчика больше нет. Теперь это взрослый мужчина, хмурый и холодный, с совершенно сложившимся жёстким характером. Как я это поняла? По очень прямой спине, по сверканию ледяных глаз, по отточености движений.

Сплюнув кровь вампира прямо в огонь, Александр подошёл ко мне и вперив в моё лицо взгляд почти чёрных глаз, холодно вопросил:

— Какого чёрта ты тут делаешь?

Ожидая от него новых колкостей, поднялась и встала на негнущихся ногах, и хотя моё положение было выше по склону, но, всё равно, ростом я была ниже него. Он, наверное, вымахал под два метра, поэтому мне пришлось смотреть на него снизу вверх. Не собравшись с мыслями, и не зная, что ответить, часто заморгала. Очевидно, судя по его поведению, я его больше не интересовала, так как говорил он со мной сухо и жёстко. Не дождавшись ответа, Алекс более вкрадчиво повторил свой вопрос и от его голоса по спине поползли мурашки:

— Отвечай! Что ты делала там, на поляне?

— Книгу читала! — не придумала больше, что ответить, но он даже не улыбнулся, его лицо оставалось холодным.

— Тебе негде почитать? Нашла место! — прошипел он. — Ты могла погибнуть!

— Я здесь из-за тебя… — прошептала в ответ.

— Что? — сузив глаза, пристально смотрел, но я решительно выпалила, заставляя его выслушать всё, что было у меня на душе:

— На нашей поляне я ощущаю твоё присутствие. Та земля щедро полита твоей кровью, и только там я могу чувствовать единение с тобой.

Некоторое время он с прищуром смотрел из-под длинных ресниц, отчего его глаза казались ещё более колючими, потом с подозрением оглядел меня всю с ног до головы, словно не доверяя мне и моим словам или сомневаясь в моих умственных способностях.

— На той поляне ты не погибла два года назад, но могла умереть сейчас! — был жёсткий вердикт.

— Но ты спас меня! — воскликнула с жаром.

— А ты всё такая же… — произнес он абсолютно разочарованно и так холодно, словно между нами никогда не было любви.

— Какая? — огорчённо, уже почти понимая, что он имел ввиду, спросила я.

«Глупая! Пустоголовая! Взбалмошная!» — подумала, готовясь к новым колкостям.

— Совершенно не приспособленная к жизни идеалистка, — ответил он со спокойствием айсберга, обжигая меня невозмутимым взором, — Это самоубийство — прийти сюда. Надеюсь, что в следующий раз, прежде чем сделать что-то подобное, вначале ты подумаешь, а стоит ли это жизни.

Я не знала, что возразить. Что вообще можно было сказать? Все слова разом вылетели из головы. Не имея больше сил выдерживать этот взгляд, я опустила глаза, словно нашкодивший ребёнок, которого отчитал строгий отец.