— Он мне назначил тут встречу. А это мой адвокат, — продолжает Анечка. Молинари принимает серьезный вид, но в костюме он и так вполне сошел бы за адвоката.

— Алексей Львович еще не подъехал, — отвечает охранник. — Но, наверное, вы можете подождать в доме. — Его напарник что-то сердито шепчет ему на ухо. — Хотя, пожалуй… Вам, сэр, придется побыть с нами. Только дама может войти.

Молинари пожимает плечами. Он очень миролюбивый адвокат.

— Тогда я тоже подожду снаружи, — высокомерно произносит Анечка. — Вы что, боитесь, что он ложечки украдет?

Второй охранник снова шепчет на ухо коллеге.

— Дело не в этом, просто у нас нет приказа.

— Вы это мне уже как-то раз говорили. А я вам ответила, что приказа не надо.

Тут, как по заказу, начинает моросить мелкий дождь. Первый охранник мерит Молинари взглядом и решается.

— Ладно, входите. — Напарник ошарашенно смотрит на него, но Анечкин знакомец отмахивается. — Ну чего ты, — все на крыльце, что ли, будем стоять?

В гостиной в неудобном кресле расположился еще один с наушником.

— А Филип уже тут? — спрашивает у него Молинари как о чем-то само собой разумеющемся. — Филип Фонтейн из «Послтуэйт Холбрук»?

— Не могу вам сказать, — отвечает охранник с густым акцентом. То ли в излингтонской фирме сплошь русские, то ли Константинов привез с собой подкрепление.

— Мы с Филипом учились в университете, — продолжает Молинари. — Он теперь большая шишка, партнер в крупной фирме, а я вот занимаюсь разводами. Но для такого клиента и мистеру Фонтейну приходится делать что скажут, так?

Охранник насупился и молчит. Может быть, не понимает всех слов. И вряд ли задумывается о том, в каком университете этот разбитной американец мог учиться с партнером второй по величине и влиянию юридической фирмы в Лондоне.

— Я бы хотел перемолвиться с Филом парой слов, пока мы ждем его клиента, — не сдается Молинари. — Может, позовете его?

Охранник сидит молча — как огромный стероидный сыч, думает Анечка. Кресло ему маловато.

— Пойду поищу Фила. — Молинари направляется к лестнице.

Охранник выскакивает из кресла, как черт из табакерки.

— Это не разрешается!

— Ничего-ничего, он будет рад меня видеть.